Корейская война 1950-1953: Неоконченное противостояние - Макс Гастингс
Почти каждое утро его авиакрыло – одно из пяти подразделений, летающих в Корее на B-29, – посылало группу из девяти самолетов на дневное бомбардировочное задание в соответствии с приказом штаба 5-й воздушной армии ВВС США в Токио. Затем с наступлением темноты отправлялись по очереди через каждые полтора часа отдельные самолеты, летавшие и бомбившие по указаниям наземной системы управления. На следующий день на задания вылетала другая эскадрилья авиакрыла – и так далее по очереди. Война велась круглосуточно. На командном пункте свет горел двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю.
В то же время эта война сводилась к механическому хладнокровному исполнению. В ежедневном приказе давались координаты цели, высота (допустим, 28 000 футов – 8500 метров), бомбовая загрузка (скажем, 144 стофунтовых бомб или 40 пятисотфунтовых) и настройки взрывателя, обычно с переменной задержкой срабатывания до семидесяти двух часов. Полет от взлета до посадки длился в среднем около восьми часов – не особенно напряженный график для тех, кто под командованием Лемея готовился летать на семнадцати-восемнадцатичасовые задания на территорию СССР. Первые пятьсот миль от Окинавы до южной оконечности Кореи они пролетали на высоте 4000 футов (1200 метров), потом начинали подниматься, чтобы в районе 38-й параллели эшелонироваться по заданной высоте, летя со скоростью около 240 узлов. Штурман и бомбардир пробирались в бомбовый отсек, чтобы вынуть чеки из носовой и хвостовой частей боеприпаса, при этом они обливались потом так, что комбинезоны потом можно было выжимать. Зимой у них в полете зуб на зуб не попадал от холода. Летом они плавились от зноя: «На большинство военнослужащих взлеты и посадки наводили скуку, – говорит Хиллиард. – Однажды ночью радист просто проспал весь полет, крепко перед этим набравшись».
Днем они летали боевым порядком из трех разомкнутых клиньев, смыкавшихся только во время приближения к цели. Бомбометание осуществлялось по команде «ведущего экипажа». В крупных операциях – «максимальном усилии» – на эшелоне могло находиться до семидесяти двух самолетов. Зенитки их почти не беспокоили. В большинстве случаев вражеские истребители не давали о себе знать. Но одним прекрасным утром внезапно над «Аллеей МиГов»[312] за двадцать минут до захода на цель радиолокационная разведка могла передать срочное сообщение: «Со станции выходят двенадцать поездов». И они понимали, что через несколько минут истребители коммунистов пойдут на перехват. Если противник был настроен решительно, «Сейбрам», прикрывающим бомбардировщики сверху, редко удавалось отбить атаку полностью. Вечные споры о том, как эффективнее всего обеспечивать прикрытие бомбардировщиков с помощью истребителей, не утихали и в Корее. Экипажи бомбардировщиков хотели, чтобы сопровождение держалось как можно ближе, у них на глазах. Экипажи истребителей доказывали, что, действуя в широком радиусе, агрессивно и по собственному усмотрению, они помогут бомбардировщикам гораздо больше, чем летая на коротком поводке у бомбардировочных авиакрыльев (и располагая топливом только на 25-минутную задержку на «Аллее МиГов»). Оба метода были испробованы, однако ни один не обеспечил стопроцентной защиты. Какие-то МиГи все-таки прорывались, и в этом случае, несмотря на внушительный оборонный арсенал B-29, артиллеристы могли рассчитывать разве что сбить пилотам МиГа прицел. Осенью 1951 года МиГи все больше досаждали бомбардировщикам, а в октябре начался вызывающий тревогу рост потерь. За месяц МиГам удалось уничтожить пять бомбардировщиков. По сравнению с соответствующими потерями бомбардировщиков во Второй мировой эти цифры были ничтожными, но теперь самолеты стоили намного дороже, а приверженность делу была далека от абсолюта. Дневные операции были внезапно отменены. Теперь тяжелые бомбардировщики вылетали только по ночам.
Бытовые условия на базе не добавляли пилотам энтузиазма: крысы в палатках, холодный душ, голые лампочки. Однажды ночью, когда налетел тайфун, всем экипажам пришлось пятнадцать часов сидеть в своих самолетах с запущенными двигателями, удерживая машины против ветра. Отлучаться с базы в свободные часы было некуда – несколько продажных девиц, несколько ресторанов, иногда выпадал шанс наведаться в Японию. Многих летчиков дома, в Штатах, ждали жены, которые были отнюдь не в восторге от выпавшей их мужьям роли в Корее. Жена Хиллиарда жила в Нью-Мексико в одном доме с женой его бортинженера. Во время Второй мировой у всех было ощущение, что тяготы и лишения на фронте общие, независимо от театра военных действий. Однако каждый человек, сражавшийся в Корее, осознавал, что большинство его сослуживцев и летчиков по всему миру живут в бесконечно более комфортных условиях.
Чтобы смениться по ротации, летчик-бомбардировщик должен был выполнить тридцать пять боевых заданий – на десять больше, чем по европейскому стандарту военного времени, что объяснялось лучшими перспективами выживания. Такого стресса, который испытывали бомбардировщики Второй мировой, в Корее почти не знали. Когда один офицер в эскадрилье Джо Хиллиарда внезапно отказался летать, ему просто нашли работу на земле. Однако, по мнению Хиллиарда, боевой дух был не на высоте:
Когда к нам явился Ванденбург с инспекцией, мы высказали ему все по полной. Многие считали: если подходить к делу серьезно, нужно позволить нам бомбить на том берегу Ялуцзяна (Амноккана). Мы считали, что у нас должны быть достойные цели, а иначе, как представлялось некоторым, нас вообще не должно там быть. Очень обидно было узнавать, что многие из пораженных нами объектов восстанавливают. Было много критики в адрес Трумэна. Когда много лет спустя мы оглядывались назад, становилось отчетливо видно, что все это было репетицией Вьетнама – наше правительство просто нас не поддерживало. Может, если бы мы ударили по Корее как следует – всем, что у нас имелось, – удалось бы спасти множество жизней, потому что никакого Вьетнама уже не случилось бы[313].
Бомбардировщиков постоянно раздражало, что заходить на цели у китайской границы можно только на восточно-западном курсе, чтобы не вторгнуться ненароком в китайское воздушное пространство. Снова и снова им приходилось бессильно наблюдать, как истребители противника вылетают из неуязвимого убежища на базе в Аньдуне. Больше всего американские летчики боялись не гибели, а плена. Джо Хиллиарда преследовали страшные видения: годы за решеткой на пайке из холодного водянистого риса: «Я решил, что лучше умру от голода, чем буду это есть». Нельзя сказать, что это были беспочвенные фантазии: немало американских пленных, попавших в руки коммунистов, действительно предпочитали умереть от голода, лишь бы не есть то, что им предлагали. Товарищи по оружию, которым удалось спастись и благополучно добраться до своих, читали лекции о побегах и способах избежать плена. У большинства из тех, кому не пришлось переживать подобное, сердце уходило в пятки при одной мысли об этом, так что они старались особенно не задумываться. Выдержать командировку было гораздо проще, если относиться к ней как к работе и поменьше размышлять о жестокости противника, снующего далеко внизу. Однако в этом и заключался парадокс работы бомбардировщиков: полгода они сеяли смерть и разруху в стане корейских коммунистов и ни разу за все это время не встретились лицом к лицу ни с одним корейцем.
⁂
На протяжении всего корейского конфликта одним из наиболее важных преимуществ командования войсками ООН была способность развертывать авианосцы в относительной близости от берега, почти параллельно линиям фронта, где бы те ни проходили. Американцы и британцы – доминирующие военно-морские силы, при некоторой поддержке канадцев и австралийцев, с самого начала войны – разделили зоны ответственности. Британский Дальневосточный флот действовал к западу от Кореи, в Желтом море, обычно развертывая в режиме ротации по два авианосца с сопровождением. Американский 7-й флот крейсировал в Японском море, к востоку от Кореи, выставляя одновременно до трех авианосцев в качестве площадки для ударной авиации. С самого начала ВМФ США энергично поддерживал свою авианосную авиацию в желании действовать независимо от самолетов наземного базирования. «Управление и контроль стали главной проблемой в Корее», – писал один из старших офицеров ВВС[314]. Сравнительно поздно в ходе войны флот признал логичность совместного планирования целей с Дальневосточными ВВС. Независимость воздушно-морских операций обычно требует независимости морских операций, поддержку которых они обеспечивают. Однако в Корее союзный флот служил не более чем плавучим аэродромом для вылетов в поддержку наземным боевым действиям. Без абсолютного господства на море войска ООН вряд ли могли бы вести свою кампанию, ведь почти каждый воевавший
