Последний шторм войны - Александр Александрович Тамоников
— Вы так сказали, товарищ майор, — Викулов медленно надел фуражку и посмотрел в глаза Сосновскому, — так, как будто московские оперативники ничем серьезным не занимаются. А к нам сразу же запрос пришел, как только город освободили. А так-то да! Велели оказывать всестороннюю помощь.
— Ну, оказывай! — кивнул Сосновский. — Если решил покормить гостя, то веди. Звать-то тебя как?
— Александром нарекли…
И за завтраком, с явным удовольствием наблюдая, как московский майор с аппетитом поедает кашу, Викулов рассказал о том, что было сделано по запросу Москвы. В брошенных немцами госпиталях, в основном тех, в которых лежали солдаты, медицинского персонала уже не было на момент входа в город частей Красной Армии. Кто из раненых был в силах, пытались уйти, найти гражданскую одежду и пробраться на запад к своим. Но таких было мало, да и уйти им далеко не удалось. Те, что были в гипсе или еле могли передвигаться с помощью костылей, после окончания боев приникли к окнам и со страхом смотрели на советских солдат.
Офицеры комендатуры и оперативники СМЕРШ опрашивали раненых и оставшийся в госпиталях персонал о фрау Хофер. Правда, персоналом это назвать было трудно. В основной своей массе в госпиталях остались санитары из тех же солдат старшего возраста, которые дослуживали при госпиталях. Нашлась и пара докторов, но те тоже были весьма преклонного возраста. Да и домами обзавелись в Данциге, хозяйством, которое не хотелось бросать. Да и куда уезжать, когда Красная Армия наступает, союзники с запада наступают. Конец нацистской Германии был очевиден. И большинство немцев просто обреченно ждали конца, каким бы он ни был.
Следы фрау Хофер нашлись быстро в госпитале на юго-восточной окраине города в обширном парке на берегу Вислы. Здесь Альма Хофер работала хирургом. Более того, кое-кто из раненных даже заявлял, что женщина жила в этом городе еще до войны, а ее муж был офицером. К сожалению, никакие архивы и личные дела сотрудников госпиталя не сохранились, но Викулову повезло. Умел он располагать к себе собеседников, и один из санитаров рассказал, что помогал фрау Хофер отвозить на санитарной машине к ней домой продукты.
— Так что, есть ее адрес? — загорелся Сосновский и даже бросил есть.
— Увы, только адрес, — развел руками старший лейтенант. — Дома мы ее не застали, да и дом во время бомбежки пострадал так, что жить в нем невозможно. И где ее теперь искать, я просто ума не приложу.
— Ну все равно, поехали осмотрим ее дом, — настоял Сосновский.
Викулов сам сел за руль открытого «Виллиса» и, выехав со двора комендатуры, уверенно повел машину по едва расчищенным улицам, сигналя немногочисленным прохожим и умело разъезжаясь с встречным транспортом. Но чем дальше машина удалялась от центра города, тем меньше на улицах становилось людей и машин. Разрушений на окраинах тоже было меньше, но все же и здесь городским постройкам досталось.
Вскоре потянулись одноэтажные дома с садиками, но заборы зачастую были повалены, ветки деревьев сбиты пулями и осколками. Некоторые деревья и дома обожжены взрывами и начинавшимися пожарами. То и дело встречались следы танковых гусениц. Бои за город были тяжелыми, штурмом приходилось брать каждый дом, каждый квартал был самым настоящим укрепленным районом. Очень немцам не хотелось терять Данциг. Это и порт, и склады, и транспортный узел. С потерей Данцига вся Восточно-Померанская группировка немецких войск теряла основные пути снабжения. Относительно целые кварталы сменялись выгоревшими дотла участками, снесенными танковыми гусеницами.
Наконец, Викулов свернул к парку, проехал по раскрошившемуся асфальту мимо трех домов, которые были относительно целы, и остановился. Сосновский встал в машине в полный рост, придерживаясь за лобовое стекло, и осмотрелся. Тишина, запущенность. Ни людей, ни собак, ни кошек. Даже дыма из труб видно не было. У обочины валялся раздавленный гусеницами велосипед, а чуть дальше стояла сгоревшая немецкая автомашина.
— Вот это ее дом, — кивнул Викулов, выходя из машины. — Видите, крышу сорвало взрывной волной, и одна стена обвалилась. Мы сунулись внутрь, но там никакого признака живущего человека. Только следы огня, пыль.
— А соседи? — Сосновский обернулся в сторону других домов.
— Никого. Где-то водопровод поврежден, газ перекрыт в городе. Да и целых стекол в окнах почти не осталось. Крыши пробиты. Разбежались, разъехались кому куда было возможно. Говорят, по родственникам в другие населенные пункты, кто-то пристроился в пунктах временного пребывания, которые мы устроили для беженцев. Не хочу показаться пессимистом, но мне кажется, что Альма Хофер, скорее всего, погибла.
— Ну не будем о мрачном, Саша, — улыбнулся Сосновский. — У нас с тобой есть дело, и давай его делать, думать и снова делать. А если надо, то снова будем думать и думать.
— Есть думать! — бодро отозвался старший лейтенант. — Но в дом я предлагаю заходить осторожно. Там все на честном слове держится.
Сосновский не стал пытаться открыть входную дверь и протиснулся в щель между упавшей на одну сторону крышей и остатками южной стены дома. Кирпичная кладка выдержала, и свежих трещин не видно. Все, что упало во время боев, так и лежало, припорошенное пылью и строительным мусором. Первая комната, в которой оказался оперативник, была спальней. Широкая кровать говорила о том, что здесь когда-то спали муж с женой, значит, дому много лет и Хофер, если он был не однофамильцем Альмы, а мужем, жил здесь какое-то время, пока служил на Балтике.
Двустворчатый шкаф треснул и развалился. Из-под обломков торчали вешалки и обрывки одежды. Осколки зеркала в круглой раме разлетелись по комнате и лежали даже на кровати. Потоптавшись в комнате, глянув в прикроватную тумбочку, Сосновский понял, что тут он ничего полезного не узнает и не найдет. Ясно, что со времени бомбежки тут никто не спал. Да и не жил, наверное. Михаил попробовал открыть дверь из спальни в следующее помещение, но дверную коробку перекосило так сильно, что открыть дверь ему не удалось. И, подергав ее, он услышал подозрительные скрипы вокруг. Они могли означать неустойчивость строения и развалившейся крыши. Нет, трогать тут что-то очень опасно.
— Ну что там? — спросил Викулов, когда оперативник снова выбрался через щель из разрушенной части дома и принялся отряхивать шинель.
— Не был тут давно никто. С тех пор, как разрушился дом.
— Ну это точно, — согласился старший лейтенант. — Женщина тем более не полезла бы.
Сосновский обошел дом, поднялся по трем ступеням и попытался открыть входную дверь. Судя по язычку, который был виден в щели между дверным полотном и коробкой, дверь была заперта на замок.
