Корейская война 1950-1953: Неоконченное противостояние - Макс Гастингс
Однако теперь пришло время сенатора Джозефа Маккарти. Согласно подсчетам института Гэллапа, 39 % американцев считали устроенную республиканцем из Висконсина «охоту на красных ведьм» – преследование чиновников Госдепартамента, «сдавших» Китай коммунистам, – «хорошим делом». По словам лучшего биографа Маккарти, «политическая атмосфера весной 1950 года была такова, что факты и логика часто не имели значения». Сенаторы Бриджес, Ноулэнд и Маккарран выступили с заявлением, в котором осудили Белую книгу Ачесона по Китаю как «1054-страничное описание желаемой, ничего не значащей политики, которая привела лишь к тому, что Азия оказалась под угрозой советского завоевания, создав тем самым угрозу миру во всем мире и безопасности нашей собственной страны». «Все больше республиканцев приходили к убеждению, что маккартизм – это их пропуск к политической власти, и намеревались поддерживать охоту на ведьм, пока в газетах продолжают громить правительство». К этому времени – в середине второго президентского срока Трумэна – его уже обложили со всех сторон, распиная за якобы слабое противодействие коммунистической угрозе как в собственной стране, так и за рубежом.
Сам Трумэн все больше убеждался, что советские люди рисковые, авантюристы, которые ринутся напролом по всем фронтам, где найдут хотя бы малейшую брешь. В 1950 году память о 1930-х была не просто жива в сознании большинства западных политиков, но влияла на ход их мыслей. В этот исторический период, когда ближайшие советники американского президента считали главной ареной мировых событий Европу и именно на ней сосредоточивали свое внимание, провал политики умиротворения диктаторов не давал им покоя и определял их политическое мышление. «Мы проигрываем холодную войну», – предупреждал Трумэна Бернард Барух в апреле 1950 года. Джон Фостер Даллес согласился занять должность в правительстве только при условии, что «против коммунистической угрозы» будут приняты «профилактические конструктивные меры». Совместная исследовательская группа Госдепартамента и Министерства обороны, возглавленная Полом Нитце, в первые месяцы 1950 года представила критический доклад о задачах американской внешней политики (директиву СНБ-68), в котором призывала значительно увеличить расходы на оборону. В нем цель Советов определялась как «полное свержение или насильственное уничтожение государственного аппарата и общественного устройства в несоветских странах и замена их аппаратом и строем, контролируемыми Кремлем и подвластными ему». Джордж Кеннан и Чип Болен, два ведущих американских специалиста по Советам, оспорили утверждения, сделанные в докладе Совета национальной безопасности. Они доказывали, что в действительности Москва ведет себя гораздо осторожнее, чем преподносится в этом документе. Но Ачесон принял СНБ-68. Главный вывод доклада о том, что Советскому Союзу необходимо бросать вызов везде, где бы в мире он ни предпринял очередное наступление на свободу, стал частью политики администрации Трумэна.
Как бы там ни было, правильно или неправильно Вашингтон оценивал намерения СССР, самое серьезное обвинение в адрес правительства Соединенных Штатов в 1950 году заключалось в том, что оно опрометчиво задалось целью, прежде чем озаботилось средствами. После Второй мировой войны вооруженные силы Штатов были не просто ослаблены – они были близки к развалу. С 1947 по 1950 год Комитет начальников штабов снова и снова предупреждал президента, что в дипломатических обязательствах Америки он выходит за пределы военной мощи, необходимой для их выполнения. Среди блестящих интеллектуалов, окружавших президента, меньше всех выделялся министр обороны Луис Джонсон. Политтехнолог, мастер по привлечению и выколачиваю пожертвований, позер, Джонсон сколотил неплохой политический капитал на впечатляющей экономии военного бюджета. Однако именно вследствие политики Джонсона, одобряемой Трумэном, к июню 1950 года формирования Макартура в Корее недосчитывались 62 % огневой мощи пехоты и 14 % танков; 80 % шестидесятидневного запаса вооружения оказалось непригодным для использования, а армия в Японии располагала боеприпасами только на 45 дней. Признание отчаянной недостачи в армии Макартура и послужило тому, что Министерство обороны согласилось вывести Корею из зоны ответственности генерала.
Первым и самым очевидным проявлением приверженности правительства США директиве СНБ-68 стала активная поддержка французов в их борьбе против коммунистической организации Вьетминь в Индокитае. Вашингтон все больше беспокоился, что русские могут предпринять что-нибудь в отношении Японии, оплота американской обороны в Тихоокеанском бассейне. И если Ачесон по-прежнему не желал ввязываться в защиту Тайваня, то его заместитель по Дальнему Востоку Дин Раск стремился к этому все сильнее.
Однако в июне 1950 года ужесточение позиции правительства не встретило понимания в стране – и еще меньше было понято за ее пределами. Директива СНБ-68 стала классическим примером документа, секретность которого перечеркивала весь его смысл. Более двадцати лет после издания директивы ее выводы оставались недоступны широкой публике, и поэтому доходившие до Москвы публичные сигналы о намерениях Америки оставались прежними – и неопределенными. Если бы русские заподозрили, насколько решительно Вашингтон настроился теперь искать подходящее поле боя, чтобы нанести удар по коммунистической экспансии, маловероятно, что Москва допустила бы вторжение со стороны Северной Кореи в июне 1950 года.
⁂
У нас до сих пор нет четких и надежных данных об обстоятельствах, при которых Ким Ир Сен принял решение ввести войска в Южную Корею в июне 1950 года[40]. Но есть довольно убедительные косвенные свидетельства, что Советский Союз скорее санкционировал это нападение, чем инициировал. Очевидно, что Ким Ир Сен не смог бы действовать в принципе без активной поддержки поставок оружия и тылового обеспечения со стороны Москвы и без потворства Пекина, разрешившего железнодорожные перевозки по территории Китая. Кроме того, в течение нескольких месяцев до вторжения многие тысячи ветеранов-коммунистов, сражавшихся в войсках Мао Цзэдуна, но корейцев по происхождению, вернулись на свой родной Север. Отправить корейцев домой Китай почти наверняка побудило не желание увеличить армию Ким Ир Сена, а насущная необходимость демобилизовать свои разросшиеся войска. Однако итог был тот же: армия Пхеньяна пополнилась большим количеством ветеранов с опытом боевых действий.
В мемуарах Н. С. Хрущева, при всей их ангажированности, представлена тем не менее вполне правдоподобная версия событий, предшествовавших вторжению. Согласно воспоминаниям Хрущева, Ким Ир Сен прибыл в Москву за одобрением своих планов начать войну и ему удалось убедить Сталина, что Северная Корея быстро добьется победы. Мао Цзэдун согласился с предположением, что Штаты вмешиваться не станут, «так как тут сугубо внутренний вопрос, который должен решаться самим корейским народом»[41]. Поведение Москвы в первые месяцы после начала войны говорило о нежелании Советов всецело отождествляться с авантюрой Ким Ир Сена и идти ва-банк, поставив все на его победу. Судя по всему, Советы убедились в том, что этот кореец способен предпринять попытку объединить страну под властью коммунистов, не подвергая их недопустимому политическому или военному риску. Скорее всего, в своих расчетах они опирались на знание о значительном числе своих сторонников на Юге, которые, как предполагалось, сплотятся, когда на их территорию вторгнутся северяне.
Один из ведущих специалистов по этому периоду Аллан Уайтинг приходит к выводу, что не было «никакой договоренности… равно как и прямых указаний на степень участия коммунистического Китая в подготовке. Не исключено, что Сталин даже не уведомил Мао о предстоящем нападении за несколько недель переговоров в Москве, хотя это крайне сомнительно»[42]. Китайцы, как можно предположить с большой долей вероятности, были пассивной, если не сказать покорной стороной в планах Северной Кореи. Пекину в то первое лето после окончательной победы в собственной гражданской войне хватало проблем у себя в стране, заниматься еще и корейскими ему было не с руки.
Летом 1950 года на американский штаб в Токио и на ЦРУ в Вашингтоне обрушилась лавина разведдонесений, из которых следовало, что Северная Корея готовится к вторжению на юг. В одном из донесений ЦРУ, от 10 марта 1950 года, предполагаемым сроком называли июнь. Позже в том же месяце разведуправление Макартура даже подготовило доклад, прогнозировавший войну в Корее к началу лета[43]. Однако, как это часто бывало накануне кризисов XX века, верхние эшелоны власти не выказывали
