«Офицерство волнуется…» Российский офицерский корпус и публичная политика в 1905–1914 годах - Антон Юрьевич Фомин
Александр Федорович Редигер
ЦГАКФФД
В совещаниях с депутатами регулярно принимали участие офицеры, не входившие в историческую Комиссию. Сам генерал отмечал в воспоминаниях, что на заседаниях кружка обычно присутствовало 10–12 военных[218]. Совещания продолжались около двух лет и за это время, как указывает А.А. Чирков, состав действующих лиц менялся в силу служебных перемещений[219]. Известные на сегодняшний день источники не позволяют назвать всех военных, работавших с Комиссией обороны под началом генерала Гурко. Перечень Михайлова явно не охватывает всех участников кружка, но в нем приводятся фамилии, не фигурирующие в других источниках. Наиболее полный и обоснованный список генералов и офицеров, участвовавших в совещаниях с членами Комиссии обороны выглядит следующим образом: В.И. Гурко, М.В. Алексеев, Ю.Н. Данилов, В.И. Марков, Ф.П. Рёрберг, Н.А. Корф, С.П. Илинский, В.Ф. Новицкий, С.А. Хотяинцев, В.В. Беляев, П.А. Ниве, Л.З. Соловьёв. Кроме того, на заседаниях кружка появлялся помощник военного министра А.А. Поливанов. Почти все названные лица значились в списках офицеров Генерального штаба. Только Н.А. Корф и Л.З. Соловьёв не были причислены к корпусу офицеров Генштаба, но и они являлись выпускниками Академии генштаба. Соловьёв к тому же служил по Главному управлению генштаба (ГУГШ). Примечательно, что Л.З. Соловьёв также являлся одним из авторов «Военного голоса». Со стороны думцев ведущую роль играл А.И. Звегинцов – секретарь Комиссии обороны и правая рука Гучкова, в прошлом также офицер Генштаба. Таким образом, депутаты контактировали с представителями наиболее образованной и профессионально подготовленной прослойки офицерства.
Программа занятий «военно-думского кружка»[220] строилась вокруг обсуждения тех самых законопроектов военного ведомства, которые якобы отказывался посылать Михайлов. Однако участники совещаний не были стеснены регламентом, и между ними наверняка происходил обмен мнениями по самым различным военно-политическим вопросам. Речь, конечно, не могла идти о подготовке государственного переворота по турецкому образцу, как намекал Михайлов, но между военными и депутатами существовала некая политическая солидарность. О содержании бесед практически ничего не известно. Но уже само участие в деятельности кружка подразумевало определенную политическую позицию – военные реформы не могут больше подготавливаться бюрократическим способом за закрытыми дверьми канцелярий, необходимо их обсуждение, причем помимо профессионалов к нему должны привлекаться представители населения, которое несет на себе бремя военных расходов.
Представляется, что существование «военно-думского» кружка отражало две тенденции. С одной стороны, депутаты пытались явочным порядком расширить круг своих полномочий, к неудовольствию верховной власти вмешиваясь в дела обороны. С другой, военные, не имевшие избирательных прав, стремились наладить отношения с депутатами, сделать их своими союзниками и защитниками интересов армии.
Все это было возможно благодаря позиции, которую занимал военный министр. Уильям Фуллер полагает, что Редигер держал свои контакты с депутатами и работу кружка генерал Гурко в тайне от Николая II[221]. Что совсем не удивительно. Легко представить себе возможное отношение к этому императора – ведь Редигер был отправлен в отставку после того, как публично неосторожно обнаружил свое сочувствие взглядам Гучкова. На заседании Думы 23 февраля 1909 г. лидер октябристов выступил с резкой критикой высшего командного состава армии. По его мнению, из всех командующих приграничными округами лишь один[222] соответствовал занимаемой должности. В конце речи Гучков выразил надежду на то, что верховная власть услышит его слова и примет надлежащие меры[223]. Присутствовавшему в Думе военному министру следовало энергично оспорить, пусть даже справедливые, но выходившие за пределы компетенции Думы, немыслимо дерзкие и недопустимые в публичном поле обвинения, подрывавшие престиж генералитета. Вместо этого Редигер признал проблему и фактически согласился с Гучковым. Он заявил: «При выборе на любую высшую должность приходится сообразовываться с тем материалом и с теми кандидатами, которые в данную минуту имеются налицо»[224]. Через две недели министр узнал от императора о своей отставке.
По сути, Редигер пытался наладить взаимодействие профессиональных военных с представителями общественности в противовес традиционным прерогативам императора и придворных сфер. Там царский министр не видел истинного понимания нужд армии и современных требований военного дела. Он вспоминал, что «по военной части многие реформы удалось провести лишь ввиду наличия Думы»[225]. Ставка оказалась слишком рискованной – Редигер проиграл. Его приемник сделал выводы и вернулся к прежней модели: отринув всякие заигрывания с общественностью, Сухомлинов видел свою единственную опору в доверии монарха. Собственно, это от него и требовалось – Николай II лично просил своего министра даже не появляться в Думе[226]. Исполняя монаршую волю, Сухомлинов действительно не приезжал в Думу без особой необходимости. Работу с народным представительством взял на себя помощник военного министра Поливанов, близко сошедшийся с Гучковым. Думский центр хотел видеть Поливанова в министерском кресле, что предопределило его конфликт с Сухомлиновым и последующую отставку[227].
При новом министре работа «военно-думского» кружка уже не могла продолжаться, и донос Михайлова пришелся как нельзя кстати. Обвинения в заговоре были нелепы и недоказуемы, но Сухомлинов воспользовался ими, чтобы удалить увлекшихся политикой (т. е. занявшихся не своим делом) генералов и офицеров из столицы[228].
В 1930-е гг., беседуя с Н.А. Базили, Гучков вспоминал, что Михайлов был «приставлен» к Комиссии обороны в «качестве соглядатая» и составил «обстоятельный донос, <…> где говорилось о создании в армии такого кружка, который должен подготовлять антимонархические течения, а может быть и действия, в самой армии»[229].
Был ли Михайлов действительно с самого начала «приставлен» к Гучкову, или же он, спустя некоторое время, сориентировавшись в ситуации, стал информатором по собственной инициативе? На этот вопрос трудно дать однозначный ответ,
