Узел. Поэты. Дружбы. Разрывы. Из литературного быта конца 20-х — 30-х годов - Наталья Александровна Громова
Слышал я из частных рук, что наш любимый Петя Павленко женился (?) на дочери какого-то писателя (!) из Переделкина[438] (!!) Что за чудеса? Я живу здесь радио и слухами. У нас уже выпал первый снег. Встаю утром, как пушкинская Татьяна, горы в снегу, и шишки с иглами с сосен сыпятся (у нас здесь одни сосны). Кругом ледники синие, с черными трещинами, со всякими ледопадами, торжественные, тихие, зловещие. Здорово!
Если тебе не лень и выпадет время — напиши мне несколько строк по такому адресу: Кабардино-Балкарская АССР, г. Нальчик. Главный почтамт. До востребования. Я буду с первого октября жить в Нальчике — спущусь с гор.
Поцелуй своих от меня и скажи им, что я очень без них скучаю.
Крепко обнимаю тебя, старина, и желаю всяческих удач.
Н. Тихонов
В. Луговской — А. Фадееву
<Конец> 1938
Дорогой друг Саша!
Давно собирался я написать тебе это письмо, еще в Москве, но лучше, что пишу сейчас из Ялты, потому что отсюда мне виднее.
Ты, конечно, понимаешь, что мне было невесело, после того как ты уехал. А ведь хотел поговорить с тобой о многом и напрямик. Жаль, что это не удалось. Ты также отлично понимаешь, что жизнь у меня сейчас невеселая по многим причинам. Личные вопросы оставим в стороне.
Меня глубоко обидели. Тебе это ясно без моих слов. Обидели нехорошо, грубо в выражениях, подходящих к человеку чужому и чуждому. Ты ведь никогда и ничем не объяснил мне фраз вроде «халтура или еще хуже» по отношению к «Сыну кулябского нищего» или «его стихи очень плохи и их не надо печатать». Это подлые и безответственные слова. Личное мнение Катаева[439] пусть останется с ним, но это напечатано на страницах высшего органа партийной печати. Вся рецензия — образец пошлости и безответственности, барского отношения к поэту, это хуже всех рапповских окриков. В чем же дело? В неважных стихах «Октябрьской поэмы». Но ведь «Правда» день за днем печатает вещи, стоящие на гораздо более низком уровне. В отдельных слабых местах «Полковника Соколова»[440]. Но я найду тебе в десятках стихов Сельвинского и Асеева строфы, куда более неудачные, мягко выражаясь. В «повышении качества»? Но ведь нельзя одной рукой систематически понижать качество стихов, как это делает литературный отдел «Правды», а другой рукой писать подобные пришибеевские фельетоны, долженствующие насадить истинную красоту в садах советской поэзии. Ты меня утешал — «после статьи Катаева будешь лучше писать». Писать-то я буду, наверное, неплохо, но что писать и как писать, об этом думаю и еще подумаю. «Кухарка Даша», «Комиссар Усов», «Сын кулябского нищего» — это все хорошие политические и в то же время лирические стихи. Их оплевали в «Правде» — значит, я должен думать и полагать, что эта линия в моей поэзии вредна, я должен нашему читателю. А ведь как раз эти стихи мне давались нелегко, я самым принципиальным, самым честным образом стремился приблизиться к большой политической теме и много над ними работал. Это была не халтура, а линия. С другой стороны, прекрасный поэт Пастернак, которого в нашей печати, в партийной печати, смешивали политически с грязью, за два года не написал ничего нового, ни от чего не отказался, и вот он сохранил свои чистые одежды и снова поднят на щит, хотя ему как настоящему поэту это и не нужно. То же и с Сельвинским, которого «Правда» обзывала позорнейшими кличками, наравне с «Известиями». Значит... но что же все это значит? Ты сам, писавший в «Правде» когда-то о «Жизни» и, кажется, «Большевиках», недавно сказал мне, что лучшая моя книга — «Страдания моих друзей» — т. е. книга, написанная до внутренней перестройки моей поэзии. Может быть, ни к чему было ломать копья?
Когда появилась рецензия Катаева (и до сих пор), я слышу от всех почти людей вокруг удивленно-таинственные речи — дескать: «Сын кулябского нищего» — давно известные хорошие стихи, «Кухарка Даша» и др. — то же самое. Значит, тебя «проработали» (какое гнусное слово) еще за что-то. И это что-то до сих пор висит надо мной. Тут были всяческие догадки моих «друзей» — м. б., за работу с молодыми? за знакомства? (!) за пребывание в РАППе? и т. д. и т. д., и даже то, что я «слишком много раз говорил в этой книжке слово “русский”» (!) — всего не оберешься. Но почему так говорят люди литературы и не только литературы? Потому, что у нас привыкли за одними сторонами читать другие, и еще потому, что безжалостность и цинически холодное отношение к поэту стало правилом в нашей литературной среде (хотя «Правда» ведь не литературная среда). И со мной поступили цинично и холодно. Мне этого не забыть. Это ли «сталинское внимание к человеку»?? Ты (и не только ты) мне говорил, что «Правде» не ответишь на страницах «Правды» по такому вопросу, как книжка стихов. Но буквально через несколько дней после нашей беседы появилась в «Правде» разносная статья Каленова о художнике Богородском, а еще через несколько дней был напечатан ответ на нее Ем. Ярославского в той же «Правде» и без комментариев. Значит — увы! — дело в том, кто отвечает, кто берет под защиту? Разные мысли приходят в голову по этому случаю. Кроме того — неужели орган ЦК нашей партии может так выдергивать цитаты, заканчивать хорошим и выбирать плохое, без объяснений, без элементарной критической добросовестности. Ведь в статье Катаева нет ни одного названия стихотворений, ни одного намека на то, о чем говорится в стихах и применительно к чему. И в ответе «Правды» Лебедеву-Кумачу[441] передернуты все его слова. Разве так нужно учить «бороться за качество»?
И вот из меня сделали обезьяну и вышвырнули вон: «печатать их (стихов) не надо». Ведь эту фразу уже не вырубишь топором. А если меня тут же ободряют, что, дескать, если не будут тебя редактора печатать, то мы таковых проберем, то к чему же было «Правде» прежде всего печатать эту безответственную и небывалую инструкцию? Тогда это сугубая безответственность.
В своем ответе Лебедеву-Кумачу «Правда» целиком подтвердила, что книжка моя антихудожественная и халтурная. Я отношу это ко всем стихам, помещенным в ней, ибо так и говорит ЦК. Но тогда что же стихи, печатающиеся в «Правде»? Почему Никитин говорит мне, что
