Моя императрица - Николай Павлович Иванников
Внезапно я понял, что уже какое-то время слышу некий странный звук, как будто мышь скребется где-то под полом. Я потому сразу и не обратил на этот звук никакого внимания — ну мышь и мышь, мало ли их тут?
А потом вдруг услышал, как что-то тихонько звякнуло по стеклу, и сразу же открыл глаза. Мышь точно не станет стучаться в стекло. Не знаю я таких мышей…
Я подскочил с кровати и метнулся к окну. Свечу лучше не зажигать, тогда я буду как на ладони у того, кто находится там, снаружи, а сам же рассмотреть своего противника смогу лишь в последний момент. А если он в меня вцепится? Вновь падать в голом виде со второго этажа у меня нет никакого желания! Люди засмеют, особенно после рассказов Кристофа…
Встав у самого края окошка, я осторожно выглянул наружу. Прямо под окном моей комнатой находилась крыша хозяйственной пристройки, и в детстве я часто использовал это обстоятельство, чтобы тайком сбегать из комнаты. Там, у самой стены, стоит лестница, по ней легко вскарабкаться на крышу.
Сквозь стекло я заметил, что на крыше под самым окном кто-то маячит, и совсем уже было потянулся за шпагой, чтобы не быть застигнутым врасплох. Но так и отпрянул от окна, когда снаружи к самому стеклу вдруг прижалась конопатая мальчишеская физиономия.
Ей-богу, я чуть не вскрикнул! Но тут же успокоился, потому как признал в этом незваном госте Бориску, младшего Глебова, которому и было-то лет двенадцать всего, кажется.
Я быстренько отворил окно, схватил мальчишку за одежду и втянул в комнату.
— Ты почто, злодей эдакий, по крышам лазаешь? А ежели бы в темноте оступился, да вниз сверзился бы? Шею бы себе свернул? Что бы тогда делал? — спросил я возмущенно.
— Ты уж не ругай меня, Алексей Федорович, — тяжело дыша, отозвался Бориска. — Я без злого умысла к тебе в комнату пробирался, а по делу серьезному.
Говорит, а сам озирается, как будто высматривает кого. И тут меня взяло сомнение.
— По делу, говоришь? — переспросил я подозрительно. — А может у тебя вовсе и не ко мне дело? Может ты кому из моих сестер записку секретную принес, да комнатой ошибся в потемках?
И я красноречиво поднес крепко сжатый кулак к самому Борискиному носу. Тот покосился на него с опаской и помотал головой.
— Нет, Алексей Федорович, — говорит, — не ошибся я вовсе. К тебе и шел целенаправленно. Только никто о том не знает и знать не должен.
— Это почему еще? — полюбопытствовал я.
— Потому как тут дело чести замешано, и батюшка мне не простит, коли прознает, что я тебе приходил
— Хорошо, — смилостивился я. — Говори, что тебе надобно и проваливай. Нет у меня времени с тобой разговоры разговаривать. Мне к завтрему готовиться надо.
— Так я о том и хочу поговорить! — обрадовался Бориска, пятерней взлохматив и без того лохматые волосы. — Я подслушал, как батюшка с братцем моим Вольдемаром говорил о том, что вы завтра на Ижорском пруду драться задумали. Батюшка хоть и грозится, что порубит тебя, как капусту, но я-то знаю, что навык свой он давно порастерял. Я несколько видел, как они с Вольдемаром у нас во дворе на шпагах тренируются, и Вольдемар всякий раз батюшку побеждал. А тот и не поддавался даже, а на всем серьезе сражался!
— И что с того? — нахмурился я. — Тебе-то что за дело до этого? Мал еще во взрослые дела суваться!
Бориска провел кулаком под носом, сдвинул брови и глянул на меня из-под них суровым взглядом.
— Потому я и пришел, Алексей Федорович, — говорит, — поскольку дело у меня к тебе взрослое.
Он сунул руку в карман и вынул оттуда золотой рубль. Торжественно положил его на подоконник и пальцем подвинул ближе ко мне.
— Вот, — сказал он, — это тебе.
Я взял рубль, покрутил его в руке недоуменно.
— За что это?
— За жизнь батюшкину, — признался Бориска.
— Это как же? — не понял я.
— Какой же ты олух непонятливый! — в сердцах возмутился Бориска. — Жизнь батюшкину я у тебя купить хочу! Вы завтра с ним на Ижорском пруду драться будете, так ты его там насмерть не убивай, а просто поколоти слегка, чтобы знал, как от матушки по девкам чужим бегать. Можешь даже кровь ему пустить, но только так, чтобы живой остался.
— Вот, значит, как… — медленно проговорил я, подкидывая на ладони тяжелый золотой рублик. — И часто он у тебя по девкам чужим бегает?
Презрительно фыркнув, Бориска махнул рукой.
— Постоянно! Уж матушка и ругала его, грозила прибить совсем, и на себя руки наложить, а он все никак не уймется. В Новгороде — по девкам, в Твери — по девкам, в Петербурге — по девкам, в имение прибудем отдохнуть — так и тут по девкам бегает! Крепостных уж всех умаял. Совсем матушку извел. Она говорит, что это он так старость чует и оттянуть ее пытается. Да только ничего у него не выйдет, все одно старость к нему придет и оглоушит так, что и думать про девок забудет! А может и того пуще — удар его хватит от страсти такой необузданной… Но знаешь что, Алексей Федорович, я тут подумал? — Бориска деловито потер подбородок. — Уж лучше пусть удар хватит, чем ты его шпагой заколешь. Одно дело, когда господь этим делом распорядится, и другое дело, когда ты, Алексей Федорович. Вот я и хочу купить у тебя его жизнь. И нам хорошо, и тебе в острог ехать не придется. Всем хорошо получается!
Я в очередной раз подкинул золотой рублик на ладони, потом сжал ее на мгновение, а когда вновь раскрыл, то рубля там уже не было. Брови у Бориски поползли вверх. Я между тем накрыл ладонь сверху второй, а когда убрал ее, то рубль снова лежал на месте.
Бориска рот так и открыл.
— Ого! Чудеса творишь, Алексей Федорович! Уж не маг ли
