Агнес - Хавьер Пенья

Сержант Peca опять что-то ворчит себе под нос, размахивая рукой над головой, направляется к серой машине. Но по пути останавливается возле грузовика, берет оттуда ножницы по металлу и распорку, чтобы открыть третью дверцу в задней части «микры» — единственную, которая в наименьшей степени напоминает металлолом. Рускус его сопровождает.

И вдруг замечает девочку лет десяти. Ящерица тоже ее видит и высовывает головку изо рта Рускуса.

Несмотря на, казалось бы, нулевые шансы на примирение, побег из дома человека, которому предстояло стать Луисом Форетом, поспособствовал весьма скорому заключению мира между Кэти и Анн-Мари. На самом деле такой исход был более чем логичен, ведь объединяло их нечто большее, чем дружба с пеленок и долгие годы плотного общения, — их сплотила ненависть, а теснее уз не найти. Они делили на двоих ненависть к человеку, который уже стал Луисом Форетом.

Первый шаг сделал не кто иной, как Кэти. Анн-Мари, даже если бы она пылала желанием, на такое не пошла бы. Не стала бы просить прощения, поскольку, по ее мнению, ничего непростительного она не совершила, а просить о помиловании в такого рода делах всегда много сложнее. Когда она начала отношения с человеком, которому предстояло стать Луисом Форетом, Кэти была с ним в разводе уже полгода. Анн понимала, что ее инициатива начать эти отношения при еще свежих, не зарубцевавшихся ранах сильно повредит их с Кэти дружбе, однако в тот момент главной ее заботой было благополучие ребенка.

Как же обо всем этом узнал Луис Форет? В основном благодаря нанятому им частному детективу. По его словам, поступил он так исключительно ради того, чтобы собрать материал для последнего романа. Романа, который он назвал «Разящие лучи печали». Другое дело, что подобные действия ничуть не делают его краше в наших глазах.

Кэти и Анн условились встретиться в некоем кафетерии их родного города. Это было старинное заведение у входа в историческую часть, с зелеными столиками и стенами, обшитыми темными деревянными панелями. Анн пришла первой: вся на нервах, она кусала ногти своими зубами — кинжала — ми. Увидев в дверях Кэти, она встала. Черный комбинезон дорогого бренда элегантно облегал тело Анн. Выбор не безупречный, потому что в нем она казалась существенно выше старой подруги. По словам Форета, у «высоты» и «высокомерия» корень общий.

Анн гадала, как поступит Кэти: по традиции дважды поцелует, пожмет руку, просто сядет? Чего она никак не ожидала, так что та, ни слова не говоря, сгребет ее в объятия. Из глаз Анн полились слезы. Как же могло получиться, что Кэти даже не познакомилась с ее дочкой, разве что видела ее, когда они случайно пересекались на улице, делая вид, что друг друга не замечают.

— Я так хочу познакомиться с ней! — сказала Кэти.

— А я — чтобы ты с ней познакомилась.

— Надеюсь, она на него не похожа.

— Иногда она мне его напоминает. Они столько времени проводили вместе!

Кэти погрустнела.

— Она взяла от него только лучшее, — поторопилась прибавить Анн.

— Не помню такого.

— То, из-за чего мы в него влюбились.

Кэти нахмурилась.

— Когда узнаешь Нату, сама вспомнишь.

Они сплели пальцы; руки Анн все еще подрагивали. Вскоре обе сошлись во мнении, что влюбились в человека, которому предстояло стать Луисом Форетом, за то, что он всегда оказывался в нужном месте в нужное время. Кэти переспала с ним в первый раз только потому, что преподаватель фракцузского, которого она больше никогда в жизни не видела, не пришел в тот день на кинопоказ. Анн же встретила его в тот момент, когда ее бросил биологический отец Наты; она спряталась в тихом уголке, оказавшемся недостаточно тихим для человека, которому предстояло стать Луисом Форетом. А что касается отца Наты, то он, как и преподаватель французского, внезапно испарился, растаял в воздухе.

Казалось, все эти мужчины не имели иной функции, кроме как пихнуть этих женщин в постель к человеку, которому предстояло стать Луисом Форетом, подтолкнуть к тому, чтобы они, в свою очередь, подтолкнули его самого к превращению в Луиса Форета.

По словам Форета, Рускус сообщил, что на теле девочки видимых повреждений не оказалось, а это такая вещь, о которой не знаешь, что и думать: хорошо это или плохо? Вид девочки без ран и каких-то следов столкновения, говорит он, производил эффект чего-то макабрического. Можно было запросто представить, что она по-прежнему способна бегать, петь, кувыркаться, отбивать чечетку.

Но — нет, не способна: она мертва.

Наконец приезжают еще машины: скорой помощи и судмедэкспертов. Когда вновь прибывшие видят на иосилках детское тел о, шеф судмедэкспертов довольно грубо спрашивает Ресу:

— Какого хрена вы извлекли девочку, не дождавшись нас? Соображалки не хватило подумать, что можете ей навредить?

— Не-а, — выходит из себя Peca, которого сегодня шпыняют все кому не лень, — не мы ей не навредили: она мертва.

— Факт смерти устанавливает судмедэксперт.

— Я уже двадцать годочков пожарный и распознать труп могу и сам.

— Я доложу о халатности. И вам сильно повезет, если вскрытие покажет, что девочка на момент извлечения была мертва, потому как в противном случае вам ой как несладко придется.

— Отлично, — говорит сержант пожарной службы, приближая лицо к физиономии обидчика, как пьяница в баре, — поступайте, как вам заблагорассудится, я тоже не премину включить в свой отчет информацию о вашем позднем прибытии. Так что, если она не была мертва на момент извлечения, вам тоже придется туго. — Он отворачивается и велит Рускусу помочь вырезать отверстие в том, что когда-то было водительской дверцей. Но на полдороге оборачивается и кричит шефу санитаров: — Займитесь людьми из «ауди», сделайте хоть что-нибудь полезное. Или вы только поглазеть сюда приехали?

Лицо женщины, сидевшей за рулем «микры», превратилось в месиво. На нем можно различить разве что очень крупные зубы. Такие крупные, что Рускус задается вопросом: а зубы ли это? Вопрос мгновенный, мимолетный, оставшийся без ответа, потому что Рускуса тут же выворачивает наизнанку.

— Черт, ну и облом, — роняет Peca, посмотрев на него, — сегодня мне везет как утопленнику: собрал вокруг себя всех ненормальных.

Зубы-кинжалы Анн-Мари, должно быть, устремились вперед двумя ледяными глыбами, когда она выслушала предложение подруги.

— Тебе что, совсем неинтересно знать, чем он занимается? — спросила ее Кэти.

— Откровенно говоря, нет.

Потому-то она так и удивилась предложению Кэти. Для нее человек, который уже стал Луисом Форетом, был всего лишь дурным воспоминанием, реминисценцией, которую усиленно старался задавить