Любовник Павлова - Ника Маслова
Так ничего мне и не сказав, он вернул всё внимание телефону: набрал номер за пару касаний к экрану и приложил его к уху.
— Ну как ты, Мариш? Добралась? — сказал он непривычно мягким тоном, с нежностью и теплом в голосе. И я сразу же понял, кому он позвонил. Не любовнице, не жене, а той единственной, кого правда любил.
У его дочери оказался очень приятный голос: в меру звонкий, с хорошей дикцией, милый. Павлов, видно, считал точно так же — слушал её щебетанье, не перебивая и не поторапливая. О перелёте, пути в гостиницу, подружках, погоде. И только когда она прервала сама себя и задала вопрос, сказал:
— Не беспокойся обо мне. Конечно, я буду скучать, но ты хорошо поработала, сдала сессию на отлично и полностью заслужила этот отдых, в том числе от меня. Развлекайся и... — Он прикрыл глаза. — Считай, что я тебе этого не говорил, но с умом выбирай тех парней, с которыми захочешь потанцевать и так далее.
— Так далее? Па! Мне уже не пятнадцать, поздно рассказывать мне про поцелуй без любви.
Он по-доброму рассмеялся, и я поразился тому, как преобразилось его лицо, голос, весь он. Словно из-под панциря на свет выбрался совершенно другой человек, которого я до этой секунды не видел и о чьём существовании не подозревал. Удивительно, но железный Павлов умел быть и другим.
— И всё-таки это важно, Марина. Когда ты полюбишь всем сердцем, то будешь жалеть обо всех поцелуях, которые раздала не тем мужчинам. Так говорила твоя мама. И я рад, что ты помнишь тот наш разговор. Ты у меня умница, я знаю, что ты поведёшь себя правильно. Я в тебя верю.
— Но, па, зачем так серьёзно? Я словно опять дома, и вокруг камеры и охрана, — пожаловалась она. — Ты не мог бы верить в меня немножечко меньше? Когда ещё творить всякие глупости, как не сейчас?
— Нет, я так не могу, Маришка, и ты не сможешь. Я ведь знаю тебя. Ты моя девочка. Ты знаешь себе цену, и она достаточно высока, чтобы выбрать для себя самого-самого лучшего. Достойного человека, способного тебя оценить.
— Но, па!
— Будь с тем, кто полюбит тебя. На меньшее не соглашайся.
И это сказал человек, которые всего пару минут назад купил меня с потрохами для собственного развлечения!
Я резко выдохнул через нос, но Павлов, занятый разговором, этого не заметил. Он, похоже, вообще забыл про меня. А я сидел рядом, слушал каждое его слово, и с каждым мгновением у меня всё кислее становилось во рту. Вот с чего бы такая реакция? Я ж не его дочь, мне девственность до свадьбы не надо беречь. От парня такого не ждут. Да подняли бы на смех, если б узнали, что в двадцать плюс у меня вдруг никого. А ей — и её заботливому отцу — это важно.
Мне — точно нет.
А всё равно его слова уязвили. Будто для Павлова я, если и человек, то далеко не первого сорта.
Нет, зря это я. Что, двойных стандартов ни разу не видел? Хочешь посмотреть — возвращайся домой и наслаждайся вовсю: кому-то — любовь и забота, кому-то — презрение и злость. Но то моя родня, а то Павлов. И чего я так взъелся на мужика? Он мне кто, отец, что ли?
И тут меня осенила гениальная мысль. Простая, очевидная и при этом ломающая шаблон. Настолько переворачивающая фокус, что у меня буквально рот приоткрылся.
Если бы я носил фамилию Павлов, то с Кириллом мы бы были на равных, и мне не пришлось бы строить из себя чёрти кого, чтобы ему нравиться. Не пришлось бы унижаться и чувствовать себя приставшим к подошве дерьмом, от которого брезгливо избавились. Будь Павлов моим отцом, я бы стал королём этого мира! Или президентом компании — вместо Кирилла. А что, разве не справился бы, или он чем-то лучше меня?
— Ты что же, всё это время здесь сидел?
Я настолько погрузился в свои мысли, что даже не заметил, как Павлов завершил разговор. Вскинул голову на его голос, а он смотрел на меня с обычным выражением лица — недовольным, напряжённым, злым даже. Забрало опустилось, и я вновь видел перед собой человека, способного закатать любого в асфальт.
Не слышал бы его разговор с дочерью, не поверил бы, что он способен быть любящим и даже милым. Не со мной, разумеется. Я ж не Мариша и не Кирюша. Я Вадим Хотов, любовник по найму, который, кстати, пока не получил обещанных денег. Но ничего, учитывая разговор Павлова с Лазаренко, мои шансы разбогатеть существенно возросли.
— А ты умеешь быть незаметным, Вадим, — Павлов сказал это тихо, но словно холодный ветер коснулся моего лица.
— Мне следовало уйти? — уточнил я.
— Это было бы правильно. Но я тебе этого не сказал, значит, твоя ошибка — моя ответственность. В будущем мы обговорим эти вещи. А пока скажи мне номер своей банковской карты.
— М-м? — я откровенно ступил, хотя карта у меня имелась и не одна.
Павлов не стал ждать, пока я переключусь на новую тему.
— Хотя нет, твоя карта мне не нужна. Сделаем по-другому.
Он встал с дивана и вышел из кабинета, больше ничего мне не сказав. Вернулся Павлов буквально через пару минут. Прошёл мимо меня, сел за стол. Достал ежедневник, начал там что-то писать.
Я помалкивал, на нервы давило моментом.
Минут через пять-десять дверь открылась, и в кабинет зашёл сухонький человек с въедливым цепким взглядом. Поздоровался, ни к кому конкретно не обращаясь, открыл чемоданчик, с которым пришёл, и по приказу хозяина кабинета выдал мне под подпись тридцать тысяч — новенькими, свеженькими, вкусно хрустящими иностранными бумажками.
Пока деньги считали, мне пришлось раз пять сглотнуть. Как же я изголодался по возможности больше не чувствовать себя нищим.
— Тимофей, ещё десять кусков сверху добавь, — приказал Павлов, отрываясь от записей. — Без подписи,
