Развод. Ты всё испортил! - Аника Зарян
Злюсь, что приходится торчать тут, перед входом в зал бракосочетания только потому, что мой будущий муж страдает гиперпунктуальностью. Приехали на час раньше назначенного времени. Ждем своей очереди. В которой я снова не первая.
Макс носится рядом, такой же огромный, круглый, несуразный. Как нелепое дополнение к этому и без того нелепому спектаклю. Его родня, его друзья – все выглядят в моих глазах карикатурами. И всё происходящее – карикатура. И вся моя гребаная жизнь тоже.
КА-РИ-КА-ТУ-РА!
Кто-то подходит ко мне, прижимается щекой – отвечаю тем же, растягивая губы в широкой улыбке. А в голове крутится только это слово.
Как в детской игре, начинаю вертеть в ней буквы. Хочу сложить из них СЧАСТЬЕ, а выходит только
КАР, РИТА и КАРА.
Кара...
Дура...
И это меня вдруг так смешит, что я не сдерживаюсь, и начинаю громко хохотать. Этот звук раскатом проносится по залу ожидания. Все оборачиваются. Макс непонимающе таращится на меня. О, черт! Неужели мне теперь до конца жизни смотреть на это лицо?! Что-то во мне будто щелкает. Тут же замолкаю. Пожимаю виновато плечами – мне всё простят. Я молода, красива и беременна.
- Боже, что это?! – произносит вдруг какая-то тетка в бордовом платье, тыча в меня пальцем.
Не совсем в меня – мне под ноги. Машинально смотрю вниз – а там кровь. Много крови. И вода.
Воды...
Осознание приходит вместе с болезненным спазмом внизу живота.
Воды?!
Рано! Еще два месяца точно впереди! А может и дольше!
Надо успеть расписаться! Надо обезопасить себя!
Начинается какая-то суета, крики, а я стою и с места не могу сдвинуться. Что за гребаная ирония судьбы? Почему я не могу достичь цели каждый раз ровно за один шаг до неё?
- Ритуль, я сейчас, я быстро! – пищит Макс, прикладывая телефон к уху. – Скорая!
Его голос, визгливый, мерзкий, отзывается во мне еще одним спазмом.
Или это схватки?
Живот каменеет. Сгибаюсь пополам и начинаю выть.
Нежели всё, что связано с Кареном, в моей жизни должно быть через боль? Чтоб он сдох!
- К черту скорую, – раздается за спиной, – давай в машину, сами довезем!
И меня довозят.
В лучшую частную клинику города, в которой у меня контракт на ведение беременности и родов – тоже стараниями богатого будущего мужа.
Всё, что происходит далее, похоже на агонию. Долгую, мучительную. Предсмертную. Я молю о смерти, а меня просят тужиться. Или не тужиться. Не закрывать глаза, дышать! Но я не контролирую то, что происходит с моим телом, будто оно теперь и не моё вовсе.
Я пытаюсь не кричать, пытаюсь не разразиться потоком брани, пытаюсь оставаться в том образе, который создала для новой жизни, но это сложно. И это он еще не родился, а уже присвоил себе мое тело! А потом? Кормить? Нет! Умру, но не буду кормить!
Черт, как же это сложно!
Врачи что-то верещат про полную отслойку, обвитие, суетятся вокруг, но я не вникаю. Не слушаю.
Не хочу ничего знать.
К лицу подносят маску, что-то объясняют. Машинально киваю.
Впервые в жизни, кажется, пробую молиться, чтобы только это скорее закончилось! Но молиться я не умею, поэтому на грани беспамятства повторяю «пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста...»
Перед тем, как погрузиться в тьму, как наяву, снова вижу его. Того, кого полюбила и возненавидела всеми фибрами души.
Проклятый Карен!
Всё у меня забрал!
А дальше чернота. Густая, вязкая, непроглядная.
Пытаюсь открыть глаза, но это внезапно становится выше моих сил – и я снова ныряю в небытие... Прихожу в себя в палате. Не знаю, сколько я пробыла в отключке. Тело болит, будто его катком переехали. С трудом, но подношу ладонь к животу, касаюсь и понимаю – всё позади. Там, в животе, уже никого нет. Только повязка. И онемение.
В палате тоже никого нет, кроме меня. Даже хорошо. Приведу в порядок мысли, и только тогда позову врача.
Но стоит мне об этом подумать, как дверь открывается.
- Проснулись? – смотрит низкорослая докторша в белом халате внимательно. – Маргарита Анатольевна, как вы себя чувствуете?
- Всё болит.
Кивает, поджимая губы. Что-то записывает в планшете, который держит в руках.
- Так бывает... Много крови потеряли. Назначу укол, станет легче. Ваш муж ждет за дверью.
Муж...
Если бы!
Но ничего, всё еще впереди. Немного приду в себя – и распишемся.
- Позовите мне его, пожалуйста.
Кивает, идет к выходу.
Максим заходит до того, как та выходит. Закрывает за ней дверь, проходит.
Стоит.
- Проснулась... – произносит, нахмурившись. И смотрит на меня без обожания, как обычно. Идиот! Я же ему ребенка родила!
- Макс, милый, мне так плохо, – еле шепчу, голос дрожит, не слушается.
- Да, представляю, – ухмыляется. – Через такое пройти... Конечно, плохо.
Его тон сбивает с толку. Делаю вид, что не замечаю странности в его поведении, тяну к нему обе руки, чтобы подошел, обнял.
Не двигается.
- Макс, ты почему со мной так холоден? Я же тебе ребенка родила!
Он фыркает, и его живот дрябло колышется.
- Мне? – переспрашивает он, и в глазах – столько гадливой радости, будто он только что выиграл в лотерею. – Ты серьёзно?
- Нам, – исправляюсь. – Нам, конечно.
- Не знал, что можно так уметь притворяться, Ритуля. Даже в таком состоянии... Где ты этому научилась?
Не понимаю.
- Милый, ты почему так со мной разговариваешь? Ты же знаешь, как я тебя люблю! Мне так плохо...
- Ладно, хватит, – прерывает он меня ледяным голосом. – Хватит, Ритуля. Я всё знаю
Лицо бросает в жар. Что он знает?
- Что ты знаешь?
- Всё, Ритуль. И то, что ты меня не любила никогда, и что ребенок твой не от меня, а от твоего профессорского сынка. Который выбросил тебя на помойку. О том, что ты живешь в помойке, я тоже теперь знаю. Хотела ублюдка своего на меня повесить? Не думала, что всё может вот так сложиться, да? Хорошо, что доктор проговорился, что плод не четырехмесячный, а шести. Двадцать пять – двадцать шесть недель, если точнее.
Черт.
Черт! Черт! Черт!
Не могу дышать.
-
