Страж сумерек - Мария Чернышова
Тут словно огонек у человека на ладони зажегся. И стало видно, что лицом незнакомец, бел, точно снег, волосы вьются, словно змеи черные, а глаза — как льдинки голубые да прозрачные.
Смекнул Рагнар: нечисто дело. Не человек перед ним вовсе. Альв…
— Вранье! — громко сказал пожилой возчик.
Ларс вздрогнул: после скрипучего, размеренного говорка Снорри возглас прозвучал, точно выстрел.
— Конечно, вранье! — проговорили сзади. — Где это видано, чтобы альвы были с черным волосом⁈
— А ты, что, сам альва видел? — оскорбился Снорри.
— Я не видел, а дед мой видел. В роще под Веермистом.
— И моя тетка двоюродная, — не совсем уверенно поддержал конторский служащий, ужинавший в одиночестве у стены. — Говорила: красавец был писаный, кудри, как золото расплавленное…
— Вот и рассказывай про свою тетку, а я помолчу! — обозленный Снорри отвернулся и взялся за кружку, но тут вступил мистер Кеннет.
— У меня на родине, — ровным тоном заметил дорнлессец, — в каждой долине живет свой род Соседей. И все они разнятся и статью, и мастью так же, как цветом полос на фамильном тартане. Отчего же все ваши альвы должны быть одинаковы, точно горошины в стручке?
Спорщики задумались. Идея, видимо, пришлась им по душе.
— И то правда, — протянул пожилой возчик. — Люди и то разные, что ж про Добрый народ-то говорить? Валяй дальше, старик, мы слушаем.
Но Снорри выдержал паузу и продолжил не раньше, чем мистер Кеннет велел разносчику притащить еще кувшин темного.
Ларс не вмешивался. Весь спор он просидел с каменной физиономией, боясь выдать себя неосторожным словом.
Все эти люди вокруг верили, что альвы существуют! Верили настолько, что готовы были всерьез поругаться из-за цвета волос сказочного существа! Еще несколько дней назад Ларс бы расхохотался над столь вопиющим невежеством, но сейчас он все больше убеждался, что новый непонятный мир, за чью завесу он заглянул летней ночью, плотно сплетен с миром внешним.
Кажется, зря он мальчишкой презирал волшебные истории.
Снорри продолжал рассказ:
— Так вот, понял Рагнар, что перед ним альв, а потому ответил кратко, но с почтением. Иду, мол, на запад, на побережье — удачи воинской искать.
А Тьяльви Огнецвет и спрашивает:
— А что ж ты безоружен, как трель?
Обиделся Рагнар и говорит:
— Нож мой при мне и остер. Дурной язык враз подкоротит.
Сказал так, а сам в душе обмер — разозлится альв. Но тот ничего, рассмеялся.
— Ну-ка, подожди, Рагнар Лейфссон.
Шагнул в темноту и пропал, будто не было вовсе.
Думал было Рагнар убраться восвояси, да не успел — вернулся альв и тащит с собой свернутую волчью шкуру. На, мол, смотри, сгодится тебе такая штука?
Рагнар шкуру развернул — и словно луна над пустошью взошла. Был в той шкуре боевой топор с лезвием из невиданного металла — оно и светилось. Легкий, точно деревянная игрушка у мальчишки, острый — волос разрежет, по топорищу руны вырезаны. Славное оружие, одним словом.
Вздохнул Рагнар.
— Нечем мне за такое диво заплатить.
А Тьяльви отвечает:
— Не возьму я с тебя ни золота, ни серебра. Через три года в такую же ночь вернешься сюда, тогда и сочтемся. Только молчи — нечего другим про наши дела знать.
И исчез. А топор остался. Завернул Рагнар его обратно в шкуру и пошел дальше сквозь ночь. Искали его, конечно. Искали, искали и перестали.
А после поползли слухи от фьорда к фьорду, от усадьбы к усадьбе, будто бы появился на Цепи молодой удалец, собрал себе хирд и присягнул конунгу Видге Однорукому, великому морскому вождю. И под его рукой выбил сконнов с Кёнгскруны, взял богатую добычу и разбил самого Торвальда Рубаку у скал Ютты. Говорили, что удалец этот черноволос и тонок в кости, однако ж дерется, как берсерк, и не признает никакого оружия кроме топора. Еще говорили, что перед топором тем что камень, что железо, что слабая плоть человеческая — будто доска гнилая. Называл себя воин Рагнаром Лейфссоном.
В усадьбе Рваной Щеки дивились и не знали: верить или нет.
Прошло три года. Когда порыжела листва, и ветер погнал с моря влажные тучи, показался на дороге большой отряд. Вел его черноволосый малый в плаще из волчьей шкуры и со здоровенным топором на плече.
В усадьбе всполошились. Ворота закрылись, воины поднялись на стены. Сам Лейф, седой, как полярная сова, но все еще крепкий для драки, окрикнул чужаков: с чем, мол, пришли к дому моему — с миром или войной?
Ждали, конечно, войны, но вожак поклонился и крикнул:
— Привет тебе, Лейф Гаральдссон! Узнаешь ли сына своего Рагнара? Добыл я удачу в чужом краю и принес тебе с почтением дары богатые, чтобы и ты порадовался радости моей.
Прищур прервался на очередной глоток пива. Люди кругом зашевелились, пользуясь передышкой. Ларс задумчиво покрутил свою кружку.
Когда-то он и сам мечтал, что вернется домой со славой и деньгами и докажет, что жить можно и по-другому. Что ж, в легенде такие повороты смотрятся убедительней. На то она и легенда.
В жизни все сложней. Даже если альвы и существуют.
— … чтобы и ты порадовался радости моей.
Словом, ждали боя, а вышел пир. Предки наши знали толк в войне и мире, а потому костры горели ярко, и мяса, выпивки было вдоволь. Рагнар сидел на почетном месте, и топор лежал тут же на скамье, чтобы люди смотрели и дивились.
Хирд решил зимовать в усадьбе. По весне же Рагнар собирался в дальние страны. И Торстейн, старший брат, как чести, просил позволения пойти вместе с младшим.
Весело жили. Целый месяц — то охота, то поединки ради забавы, а вечерами — пиры да песни скальдов. Но чем темнее становились ночи, тем задумчивее становился Рагнар. Ждал, значит, расплаты.
И вот пришла назначенная ночь. Как и три года назад скрипели деревья, ветер бросал в лицо дождевые струи, и ни зги не было видно вокруг. А Огнецвет уже поджидал.
— Вижу, послужил тебе топор. Если выполнишь мое веление, будет он твоим до конца дней и достанется потомкам в наследство. И будет с родом твоим богатство, и удача, и слава. Понял? Так слушай. Завтра в ночь отправляйся на Брусничную пустошь. Посреди стоит здоровенный валун. Когда наступит полночь, разольется из-под него подземный свет. Тогда выкопай яму и все, что в
