Страж сумерек - Мария Чернышова
— Выпустили, — подтвердил Ларс. — Вчера.
Судья выздоровел, и машина правосудия начала постукивать, принимая решения. Бьярне Тильсен был отпущен под поручительство и крупный залог, который заплатил Фратсен, и душевное смятение юноши при вынесении вердикта было безграничным. Когда он вышел из зала суда, фермер злорадно ухмыльнулся и наградил страдальца отеческим подзатыльником. Сомневаться, что дальнейшая судьба парня будет связана с Карой, не приходилось.
— Ты оттого такой усталый? Начальство гложет, поди: вынь да положь стрелка?
Так. И старик пошел по той же тропочке. Ларс криво улыбнулся:
— Нет. Тут другое…
Слуга вернулся с блюдом вяленой рыбы, сыром и ломтями поджаренного хлеба. Разговор ненадолго прервался, и Ларс благоразумно сделал вид, что сосредоточился на пиве и закуске. Снорри покачал головой и с хрустом переломил хребет сушеному хариусу.
— А я, знаешь ли, одно дело задумал…
Разговор пошел свободно. Обсудили дело: Прищур подумывал войти в долю к соседу и сообща построить мельницу, чтобы не таскаться невесть куда. Заказали еще по кружке темного. Старик словно понял, что не стоит расспрашивать Ларса о службе: больше говорил сам и все сворачивал беседу на шуточки. Ларс и не заметил, как на душе стало легче.
Трактир мало-помалу заполнялся народом. В «особой» слышалось щелканье шаров на бильярде, и вскоре мистер Кеннет отправил туда поднос с бутылками вина. В общей зале гомонила кучка возчиков леса, степенно ужинали лавочники и конторские служащие.
Ларс уловил обрывки разговора.
— Да дерьмовая та дорога, — жаловался небритый молодой парень. — Промоина на промоине и вьется, зараза промеж взгорков. А там — плиты стоят вот такенные. — он широко развел руки. — Я говорю старшому: давай плиту вниз стащим, промоину закроем. А он мне: дурень. Вот чего я дурень, а?
— Дурень и есть, — внезапно отозвался Снорри. — Не взгорки это, а курганы. И не плиты — памятные камни. Не знаешь — не трепись.
— А ты самый умный, старик? — вскинулся парень, но, заметив Ларса, сразу поостыл, сел на место.
— Да уж побольше тебя на свете прожил, побольше и видел.
— Вы бы лучше рассказали, гере Снорри, — мистер Кеннет возник, готовясь погасить искру ссоры. — Сами видите: люди молодые, нездешние. Да и наши послушают.
Возчики впрямь были чужаками: судя по выговору и платью — венландцы, артелью пришедшие на заработки. Тяжелый труд — где лошадьми, а где и волоком протащить бревна ниже городской плотины, чтобы дальше спустить вниз по течению.
— И расскажу, — Снорри откинулся на спинку стула. — Только рассказ долгий. Не возражаешь, гере ленсман?
— Главное: не призывай короля свергать, — улыбнулся Ларс.
— Нет, гере Иверсен. А рассказ будет про те времена, когда не знали на нашей земле ни единого короля, ни единого бога. Давние времена…
Снорри отхлебнул из кружки и продолжил.
— Тогда на месте, где сейчас Альдбро, стояла усадьба хевдинга Лейфа Рваной Щеки. Прозвание такое дали ему из-за шрама: как-то на хольмганге противник посек ему физиономию мечом аж от глаза до подбородка. В те времена дрались по-настоящему, не чета нынешним слабакам, так что Лейф в долгу не остался — снес обидчику башку с плеч, да и дело с концом.
Лейф жил богато, много имел и рабов-трелей, и живности на подворье, и ячменя в амбаре. Про дочек не скажу, а сыновей у него было двое: один от законной жены, а другой от рабыни, смуглой и волосом черной, как перо ворона.
Старший, Торстейн, был вылитый отец и нравом, и статью. Веселый и сильный парень, первый на охоте, первый в драке, первый на пиру, всеобщий любимец. Младший же, Рагнар, пошел в мать-рабыню: смуглый, темноглазый, тонкий в кости. Сразу видно: чужая порода. Ребятня дразнилась, взрослые ворчали и косились, и от насмешек да подколок сделался Рагнар мрачен нравом, упрям и недоверчив. Но зато живуч и цепок, как сорная трава. Много он дрался, много скул разбил, много и сам получил тумаков.
Шли годы, Лейф Рваная Щека старел. И тут сын рабыни смекнул, что коли отец помрет, Торстейн станет править в усадьбе, как законный владелец, а его, Рагнара, судьба — служить брату простым воином. И тогда обидчики будут потешаться куда злее.
И решил Рагнар податься в дальние края, к морю, где слава и золото берутся с бою и всем плевать, кто ты таков. Выбрал ночку потемнее и дал деру. Вот только вышла загвоздка: думал парень стащить меч, но дверь в оружейную была заперта, а у порога лежал отцовский волкодав. А что за воин без меча?
— Что ж его папаша не одарил? Сын все-таки, — заметили от крайнего столика.
— Меч, поди, штука дорогая — на ублюдка тратиться, — проворчал пожилой возчик. — И так обойдется.
Снорри кивнул, подтверждая догадку, и продолжил:
— Осенью ночи сырые да промозглые, тяжко в такую пору путнику. Сами знаете — любой думает о тепле и мягкой постели.
— И жаркой бабе, — вставил кто-то.
Вокруг заржали.
— Однако пошел Рагнар прочь и не оглянулся, покуда частокол усадьбы не скрылся из виду. Шел он, шел, да и вышел на старую дорогу, ту самую, по которой вы, ребята, бревна спускаете. Дорога, надо признать, и в те времена была дрянь дрянью. Курганы еще не насыпали, зато росли сплошные осины да бузина — самые тоскливые деревья. Ну, и дождь лил. Грязища…
Топает Рагнар по дороге, ноги из месива выдирает и вдруг слышит, как кто-то его окликает:
— Эй, Рагнар Лейфссон! Куда бредешь?
Ну, думает Рагнар: погоня!
Оглянулся — пусто на дороге, по сторонам посмотрел — нет ни души. Послышалось. Пошел дальше, но не сделал и девяти шагов, как снова голос:
— Эй, Рагнар Лейфссон! Так куда идешь ты?
И вновь никого вокруг. Ну, Рагнар малость разозлился, сжал кулаки и крикнул:
— Кто меня зовет, а сам прячется? Покажись, может, и отвечу!
А негромкий такой голос в ответ:
— Да тут я, рядом.
И видит Рагнар: стоит у осины человек в темном плаще, капюшон низко опущен, лица не видать. А ростом невелик: Рагнару разве что до плеча достанет. Словом, не опасный противник.
Рагнар и говорит: кто ты, мол. Чего тебе от меня надобно?
А незнакомец и отвечает:
— Называют меня Тьяльви Огнецветом. А от тебя Рагнар Лейфссон ничего мне не надобно, разве
