Рэм - Микита Франко
— Слушай, Макар, — сказал он, глядя прямо в глаза, — ты уверен, что тебе надо это делать? Твои эти друзья… они ведь не очень-то с тобой сейчас?
Рэм сглотнул, хотя в целом с отцом был согласен.
— Хотя бы попытаться, — выдавил он безо всякой уверенности, просто чтобы ответить хоть что-то. — Гитара-то готова, и я… Хочу показать, что мне не всё равно. Мол, можно что-то исправить. Не словами, а делом...
Отец вздохнул, словно ему это всё вообще не нравится, но «дело твоё». По-родительски так, коротко.
— Смотри сам. Главное — веди себя достойно. Если начнут гонор показывать, не лебези там перед ними, лады?
Кажется, ментовская работа прививает характеру зоновские установки. Во всяком случае, Рэму показалось, что совет «не лебезить» (что в переводе: не извиняться), может дать как отец-мент, так и отец-зэк.
Но он кивнул, не желая спорить. На месте разберётся «лебезить» ему или нет.
— Я в школу тогда пораньше поеду, — сказал Макар, отставляя чашку. — Попытаюсь подловить Пьера где-нибудь в коридоре.
Он встал, вернулся в комнату, подхватил гитару. Откинул ткань, провёл рукой по грифу, проверил ремень для переноски на плече. Вроде нормально. С трудом запихал гитару в самодельный чехол, сооружённый из старой куртки, перетянутой ремнями, и пристегнул в таком виде к багажнику на велосипеде — закрепил резинками, чтобы не болталось.
Ладно, если всё пойдёт плохо, он хотя бы будет на ней играть сам. Не каждому довелось играть на гитаре, сделанной своими руками.
Пока он крутил педали, глядя перед собой, школа возвышалась на горизонте тёмным силуэтом. Всё казалось зловещим, и погода ещё эта… Несолнечная.
Рэм пристегнул велик к перилам, подхватил гитару, зашёл внутрь. Школьный холл наполнялся гулом голосов, Макар пробрался через толпу младшеклассников к лестнице, плотнее прижимая гитару к себе, и поднялся на второй этаж.
Француз и Скрипач появились только через несколько минут — они неторопливо поднимались по лестнице, о чём-то болтали. Рэм подождал, пока они приблизятся, и, сглотнув, шагнул вперёд.
— Пьер! — позвал он.
Тот поднял голову и остановился, глядя на Рэма так, будто уже знал, что сейчас будет. Будто это каждое утро происходит и ему уже надоело. Скрипач шагнул вперёд, но Француз движением руки остановил его, сам подходя ближе.
— Чего тебе? — спросил, сузив глаза.
— Я… — Рэм вздохнул и поднял гитару, как щит перед собой. — Я хотел… подарить её тебе. Это не заменит ту, понятно. Но я… сам сделал. С отцом. Хотел, чтобы… ты знал. Мне не всё равно.
Пьер уставился на гитару. Скрипач украдкой бросил на него взгляд, потом на инструмент и ничего не сказал.
— Сам сделал? — переспросил Француз, криво улыбаясь. — Что ты хочешь этим сказать? Типа теперь всё забудется?
— Нет. Просто… — Рэм замялся, цепляясь за слова. — Просто, может, ты захочешь… Ну, играть снова.
Француз усмехнулся и качнул головой.
— Я не буду играть на твоём костыле. И ты это знаешь.
Слово «костыль» задело больнее, чем Рэм ожидал. Он вцепился пальцами в гриф, чтобы не выдать, как это было больно.
— Не хочешь — не надо, — сказал он, приподняв подбородок в жалкой попытке сохранить остатки гордости, хотя о какой гордости вообще можно говорить, когда он стоит тут, как побитая собака? Вспомнились слова отца: не лебези.
В нервном порыве он сдёрнул с корпуса куртку, бросая ту прям так, на пол, покрепче ухватился за гриф гитары и встал к окну, подпирая поясницей подоконник. Устроил пальцы на струнах. Два лба из одиннадцатого класса, проходя мимо, глянули на него со смешками: — Эт чё у нас, музыкальная пауза?
— «Угадай мелодию»!
И загоготали. Рэм уговаривал себя не слушать. Француз со Скрипачом уходили — он выловил их взглядом на середине коридора, вот-вот скрылись бы за поворотом, и надо было торопиться.
От этой торопливости Макар мазнул пальцами по струнам немного неловко, криво — звук получился нестройным. Он даже забеспокоился, что всё-таки накосячил с грифом, как и говорил отец, но второй проход по струнам получился звучней, и это придало Макару уверенности.
Глядя друзьям вслед, он пропел раньше, чем заиграл:
— У-те-ка-а-а-ай.
А потом, забренчав по струнам, уже под музыку:
В подворотне нас ждёт маньяк,
Хочет нас посадить на крючок.
Красавицы уже лишились своих чар,
Машины в парке, и все гангстеры спят…
Он заметил, как они оба остановились, но ни один не обернулся на него: они словно переговаривались. Советовались, наверное, стоит ли им вообще сейчас тратить время на чужие раскаяния.
Мысль об этом задевала, но Марк пытался допеть:
— Остались только мы на растерзание-е…
Он замолчал. Он хотел, чтобы они подхватили это вместе с ним. Но они молчали тоже. Время растянулось между ними, и казалось, кто-то каждый раз переворачивает песочные часы — иначе почему тишина не прекращается?
Она казалась вечной, пока не закончилась.
— Парочка простых и молодых ребят, — это Пьер сказал. Не пропел, а сказал, но обернулся, криво усмехнувшись.
Рэм тоже разулыбался, от нахлынувшей радости даже перестал играть — вроде как отмена миссии, сработало, песню можно не заканчивать. Пьер подошел ближе (Илья — чуть поодаль за ним), забрал гитару из рук. Легко, без лишних слов. Его пальцы пробежались по струнам — на пробу — и он едва слышно сказал: — Лады. Хоть звучит.
— Я же говорил, — выдохнул Рэм, стараясь не выглядеть чересчур довольным.
Француз не улыбнулся, но уголок губ дрогнул.
— На базе ремонт делаем, — вдруг сказал он. — Пойдёшь с нами?
Рэм на секунду замер, глядя на него, а потом кивнул так резко, что чуть не стукнулся лбом о плечо Пьера.
— Конечно!
— Хорошо, что не похожа на отцовскую, — добавил Француз. — Я бы не хотел… — голос под конец фразы дрогнул, но Рэм понял.
Он почему-то думал об этом: думал, что тоже бы на месте Пьера не хотел какой-то… муляж вместо оригинала. Ему бы не понравилось.
Теперь они двинулись по коридору втроём. Рэм шёл несколько виноватый (не так быстро начнешь снова чувствовать себя своим после случившегося), смотрел в пол и, когда заметил на линолеуме, исполосованном чёрточками ботинок, девчачью резинку для волос, поднял её. Обернулся, думал, может владелица не далеко ушла, но зацепился взглядом за Елисея, который, стоя посреди коридора возле приоткрытой двери кабинета математики, провожал их взглядом.
Макар понял, что он всё подслушал — из-за закрытой двери. А потом вышел, чтобы посмотреть вот так. И хотя эта оглядка назад была чистой случайностью, Рэм не мог избавиться от ощущения, что рядом с Елисеем всё подстроено, как в фильмах ужасов.
Сначала маньяк расставляет вокруг
