Рэм - Микита Франко
Он врёт. Господи, он всё врёт.
У Рэма щеки загорелись от стыда: он врёт, потому что знает правду. Откуда он, сволочь, всегда всё знает?
Он начал интенсивней работать по дереву, пытаясь скрыть за усердием смущение и страх. Елисей, глядя на это, засмеялся: — Макарик, ну ты чего? Я же просто шучу. Ну правда, чего не заходишь? Раньше чуть ли не с нами жил.
— Потому что я занят! — резко сказал Рэм, едва не выкрикнув это. — У меня дела. Гитара. И… Просто дела.
Он понимал, что повторяет одно и то же, как попугай, но уже не мог остановиться. Елисей наблюдал за ним с прищуром, смакуя его смущение. Потом он сделал шаг назад, будто собираясь уйти, но тут же остановился, бросив напоследок: — Если передумаешь — заходи. Папа будет рад тебя увидеть.
Рэм, выждав с минуту, чтобы Елисей точно скрылся, в порыве злости взял ненужный брусок дерева и, разворачиваясь, от плеча швырнул его в темноту, в сторону двери. Крикнул при этом: — Пошел на хуй!
Представлял, конечно, как сделал бы это вслед Елисею, и не после того, как тот свалил, а раньше, но из темноты раздался болезненный вскрик, а потом жалостливый вопрос: — За что?!
Макар не сразу по голосу понял, кто это (слава богу, не отец), а когда из темноты выплыл Вадим, выбесился ещё больше.
— Ты-то тут чё забыл!
— Зашел посмотреть! — оправдался он, потирая плечо. — Жесть, почти в голову…
— На что посмотреть?! — почему-то заорал на него Рэм, хотя Артамонов этого ничем не заслужил. Ну, если объективно.
— Даша сказала, ты делаешь гитару, — спокойно ответил он. — Покажи?
Рэм всплеснул руками, выкрикнул:
— Смотри! — и сам сбежал из подвала вверх по лестнице.
Уже там, щурясь от яркого света, думал: вот каким нужно быть, чтобы нравиться Синцову. Он не мог сформулировать свои ощущения от Артамонова в четкое и понятное определение (спокойным? не то; гордым? тоже не подходит), но чувствовал, насколько Вадим больше и выше Рэма, и это не про рост и вес. Про что-то другое.
А когда, успокоившись, вернулся в подвал, Вадим его похвалил. Как ребёнка. Сказал:
— Молодец. Красиво.
Потом посмотрел внимательней, чуть сведя брови, и зачем-то уточнил:
— Ты в порядке?
— А что? — сразу вскинулся Рэм.
— Он мне рассказал, — просто ответил Вадим, не называя ни имен, ни событий, но всё стало понятно настолько, что Макара затошнило.
Что теперь? Будет бить? Он уже был готов сделать шаг назад, чтобы сбежать снова, как вдруг Вадим вдруг подошел ближе, приобнял одной рукой за плечо, будто в утешительном жесте, похлопал по спине, отстранился, кивнул и… ушёл. Просто ушёл.
А Рэм, глядя ему вслед, понял две вещи.
Первая: вот оно — то, что больше и выше Макара. Это было оно.
И второе: ему никогда не быть с Синцовым. Никогда.
Глава 18
На улице уже давно стемнело, только вереница неисправных фонарей в переулке между домами, мерцали по очереди, создавали узоры на потрескавшемся асфальте. В кармане болталась чужая (Илюхина, кажется) кассета «Кино», но слушать ее сейчас не хотелось. Рэм направил руль в сторону набережной, промчался мимо киоска с пивом, ларькой со сладкой ватой, и стеной, обклеенной выцветшими плакатами давно прошедших концертов. Воздух пах бензином и морем.
Батя считает, что раньше набережная была лучше: с белыми парапетами, фонтанами, кафе-мороженым и автоматом со сладкой газировкой. Затем половина парапетов обвалилась, кафе позакрывались, а вместо этого торговали пивом и чипсами. Парни в наклонных костюмах и девчонки в наклонных юбках тусили в тени полуразрушенного павильона — откуда принёсся гул магнитофона. Рэм притормозил, осматриваясь.
Чуть дальше, у самого берега, виднелись легкие огоньки — чья-то стихийная вечеринка. Там, среди развалин старого санатория, несколько молодых людей дергались под магнитофонную музыку вокруг костра в бочке. Рэм подумал, что мог бы прижаться к нему, смешаться, стать частью чужой компании, и хотя бы на мгновение забыть, кто он такой. И что случилось. И перестать думать о том, почему ваш главный герой возглавляет. Лёгкий способ стать несуществующим — анестезия от жизни.
Может, они там все только ради этого? Но Рэм всегда был плохо восприимчив к обезболам.
Опустив голову, он крутнул педали и поехал обратно.
Домой вернулся в «комендантский час» (позже десять, батя будет отчитывать), ничего не пил и не курил, поэтому отцовский фейс-контроль прошёл без проблем. Зато Даша — нет. Она вернулась домой лишь в полуночи и соврала, что было с Вадимом. Или не соврала. Просто если бы Макар был девочкой, которая была с мальчиком (ну, в смысле, с нормальным мальчиком, а не с Артамоновым), то тоже бы соврал, что был с Артамоновым.
А если бы Макар был с Синцовым-старшим, то соврал бы, что с младшим.
Но отец Дашино объяснение про Вадиму не устроило — он для нее, по словам бати, такой же опасный насильник и посягатель на честь, как и любой другой парень. Макар выслушал их перебранку из кухни под баночку йогурта, а когда стало хуже слышно, прошел в гостиную и плюхнулся в кресло, облизывая ложку. Решил своеобразно вступиться за сестру: — Не парься, бать, он на гомика похож.
Даша, прыснув от возмущения, посмотрела на Макара. Знала, наверное, что не только похож — друг же. Интересно, про Сергея тоже знает?
Отец завёлся по-новой, сказал, ему плевать, кто на кого похож — «ты должна быть дома к десяти и точкам». А она ему: «Я уже совершеннолетняя». Всё как обычно.
В общем, разворачивалась какая-то семейная драма, пока у других — веселье на развалинах под градусом и наркотой. Макару не было жаль, что его там нет, но жаль, что не где-то ещё. Не с Сергеем. Хотя ему даже было трудно представить, где он мог бы быть с ним.
Ночью стало совсем невмоготу, и Рэм понял, что переход нужно сделать к решительным действиям. Открутил стенку шкафа и распотрошил коробку. Со стены сорвал фотки Сергея и эту дурацкую красную нить, из ящиков повытащить газеты. Чтобы прочистить дыры в душе, нужно сначала прочистить их, и он, флегматично разорвав одну фотку Синцова за другой, положил обрывки в мусорное ведро под столом. Когда газеты закончились, он окинул накопившийся мусор взглядом и… начал плакать.
Плакать, вытаскивать всё обратно, выкладывать полусверху, как мозаику. Всё, конечно, уже перемешалось, не сходилось друг с другом, и от этого
