Глеб и Аврора. Брак по расчету - Олег Ростов

— Пожалуйста, пусть все выйдут. Оставьте меня с ней на едине. — Мы остались с ней одни. Внимательно смотрел ей в лицо. Гримёры хорошо постарались. Она была словно живая. Даже румянец был. Казалось, она просто прилегла отдохнуть. Скоро встанет и улыбнётся мне.

— Скажи, Оль, зачем ты это сделала? Почему? Да, я не дал тебе то, что ты очень хотела. И ты знала это. Но я дал тебе всего остального с избытком. Я верил в тебя. И ты обещала мне. Ты обещала. И подвела меня. Даже больше, ты меня предала. Бросила, просто сбежав. Я не смогу тебя простить за это… Но хочу у тебя попросить прощения. Прости меня, Оля. И прощай.

Коснулся её сложенных кистей рук, накрыв их своими ладонями. Постоял так, глядя на неё. Потом наклонился и поцеловал её в лоб. Отступил назад и пошёл на выход. Не оглядываясь.

Гроб увезли в аэропорт. Потом самолётом на её родину. Сопровождающими поехали Сеченов и глава администрации главного офиса. На поминки я приехал. Сказал первый поминальный тост. Выпил и после уехал домой. Всё закончилось. Закончился один этап, но неизбежно начался другой. Это круговорот жизни. И жизнь продолжалась…

Аврора

В тот день Глеб приехал мрачнее тучи.

— Здравствуй, Аврора. — Он снял пиджак. Снял галстук. Бросил их на диван. Потом зашёл в ванную вымыл руки и сполоснул холодной водой лицо. Я ждала его с Костиком на руках. Глеб подошёл к нам, забрал сына. И прижал его к себе.

— Глеб, что-то случилось? — Спросила мужа.

— Случилось. Ты ещё не знаешь? — Я отрицательно качнула головой.

— Глеб, ты о чём?

— Ольга погибла. Сегодня.

Кровь отхлынула от моего лица. Непроизвольно я закрыла ладошками рот.

— Как? Почему?

— Разбилась на своей машине.

— Мне очень жаль.

Он кивнул, продолжая укачивать сына.

— Глеб, я не желала ей зла. А тем более такого. Я не хотела её смерти… — Взглянув на мужа, я резко замолчала. Он смотрел на меня уставшими глазами.

— Не надо, Аврора. Её уже нет. А значит уже не важно, как ты или мама с Ксюхой относились к ней. Ничего уже не важно.

— Прости.

— Тебе не за что просить прощения.

Глеб ушёл с сыном на руках в другую комнату. Костик стал зевать. Я прошла вслед за ними. Глеб держал нашего малыша на руках, стал укачивать, тихо напевая колыбельную:

Спи, мой мальчик, спи, малыш,

За окном ночная тишь,

В небе звёздочки блестят,

Спать тебе, родной, велят.

Сдвинул месяц на бочок

Серебристый колпачок,

Он сапожки натянул,

Звёздам ярким подмигнул.

Муж ходил по комнате, тихо напевал колыбельную, смотрел на сына, грустно улыбаясь. Костик смотрел на отца внимательно, лёжа в его руках. Потом опять стал зевать. Глаза стали у него закрываться. А Глеб продолжал медленно ходить по комнате.

Закружились в хороводе

В небе призрачном ночном.

Свет холодный и далёкий

Тускло светит за окном.

Спят уставшие игрушки,

Спят картинки на стене,

Кот забрался на подушку

И мурлыкает во сне.

Сладкий сон придёт неслышно

И пробудет до утра.

Будь же ты, малыш, послушным.

Спи, мой ангел, спать пора…

Костик, наконец, уснул. Сладко посапывал в руках отца.

— Глеб, — шёпотом обратилась я к мужу, — давай Костю мне, я его в кроватку уложу.

— Я сам уложу.

Глеб прошёл в детскую. Аккуратно уложил сына в кроватку. Укрыл одеялом. Поцеловал его в лоб.

— Глеб. — Я смотрела на мужа. Раздеваться он не собирался. Я же приготовилась ко сну. На мне был халат и ночное бельё. — Ты спать пойдёшь?

— Пойду. Чуть позже. А ты иди ложись.

Я лежала в постели и ждала его. Он пришёл, через полчаса, может чуть больше. Лёг. Я потянулась к нему. И он меня обнял. Я поцеловала его и он ответил. Стал гладить меня, ласкать. Вскоре моё нижнее бельё упало на пол. Глеб любил меня. Нежно и страстно.

— Аврора, любовь моя. Единственная и ненаглядная.

И я его любила. Сильно любила. Наверное так, как не любила его никогда раньше. Я понимала и чувствовала, что он получил очень сильную душевную рану. Ольга занимала какое-то место у него. Нет, не место любимой женщины, а словно она была его младшая сестра, как Ксюша. И он переживал, страдал и тянулся ко мне, словно прося защиты. И я не имела права бросить любимого человека одного в эти мгновения. Ведь я его очень любила. Как и он меня. Я это чувствовала. И через близость, страсть, ласку я давала ему то, в чём он так сейчас нуждался…

Спустя месяц после того, как я узнала о гибели Ольги, я зашла в усыпальницу. Села на скамеечку. Здесь было тихо.

— Здравствуй, дедушка. — Тихо сказала я, обращаясь к Константину Васильевичу. Они все здесь покоились. Но кроме Константина Васильевича я никого при жизни не знала. Поэтому приходя сюда, я обращалась к нему. Но в его лице, я говорила со всеми остальными. — Дедушка, ты уже знаешь, что погибла Оля. Я правда не желала ей зла, а уж тем более такой ужасной смерти. Да, я не верила, что у Глеба с Ольгой ничего нет. А когда она умерла, Глеб в этот вечер мне ещё раз подтвердил, что они не были любовниками. И знаете что? Глядя в его глаза, я вдруг поняла, что на самом деле у них ничего не было. Но Вы то и так это знаете. Глеб после этого был словно потерянный, словно был в чём-то виноват.

И вроде у нас всё стало так, как раньше. Почти так же. Да, он нежен, когда любит меня. Я чувствую его любовь. Я жажду его, желаю и он тоже жаждет меня. Но… Я не знаю, как это выразить… У меня такое чувство, что чего-то не хватает, какой-то малости. И ещё, Глеб меньше стал улыбаться. Я как-то случайно услышала разговор мужа со Стасом. И Глеб в этом разговоре сказал странную вещь. Он так и сказал, с какой-то болью, обидой в голосе, словно ребёнок, которого жестоко обманули: «Меня предали. Она предала меня!» Сначала я не могла понять, кто