Развод. Ты всё испортил! - Аника Зарян
Он сдается. Протягивает лекарство, отступает в сторону.
В одной руке водичка, в другой флакон с сиропом и столовая ложка – поднимаюсь к сыну. Карен следует за мной. Я не смотрю на него, но чувствую его взгляд на себе, прицельный, нетерпеливый. Мне стоит больших усилий не прогнать его, но он здесь, в отличие от меня, дома.
- Мам, я думал, ты мне снилась, – улыбается сын, когда я появляюсь на пороге.
- Я всю ночь была с тобой, Гера.
Откручиваю крышечку, набираю по очереди два полных мерных шприца, переливаю их в ложку. Сын послушно открывает рот и глотает сироп.
- Как ты умудрился заболеть? – спрашиваю в сердцах, убирая волосы с его лба. – Замерз? В классе много болеет?
- Джана, какое это сейчас имеет значение? – раздается за сзади.
С опозданием понимаю, что мы с его отцом невольно повторили наш привычный обмен репликами, когда кто-то из детей заболевал.
По взгляду Геры вижу, что он тоже это вспомнил. Ничего не говорит, но улыбка его становится всё шире.
- Ксюш, у меня важная встреча. Вику отвезу в школу, и... – делает паузу Карен. – Но я могу отменить, если...
Если что?
Если я попрошу его остаться?
Если скажу, что нуждаюсь в его помощи?
- Что ты, – отвечаю с наигранной непринужденностью, – важные встречи нельзя отменять. Ты же к ним месяцами готовишься. Иди. Я сама справлюсь.
Не знаю, почувствовал ли сын мою неискренность, но по тому, как хрустнули суставы на пальцах Карена, мне становится ясно, что мой почти бывший муж понял всё отлично.
Он подходит к Гере, треплет его волосы на макушке.
- Давай, сын, не пугай так больше маму. – И выходит.
- Я тебя напугал, да? – спрашивает ребенок, когда мы остаемся вдвоем.
- А ты как думаешь? – ставлю снова градусник, хотя уже по тому, как он смотрит, как моргает, как дышит, понимаю – температура начинает падать.
В комнату заходит свекровь, кладет на постель сменную одежду для сына. Киваю ей молча.
- Думаю, что ты на меня сердишься, что я подговорил Вику уйти за папой... Прости меня, пожалуйста.
- Татин принц, не думай сейчас об этом, – реагирует свекровь на его слова, а потом обращается ко мне: – Ксюша джан, я к вам ходила, помогла Норе Вику к школе собрать. Вещи, вот, взяла для Геры...
Она хочет уберечь внука от серьезных, взрослых разговоров, поэтому пытается сменить тему, я это сразу понимаю. До недавнего времени мне это тоже казалось правильным. Но не теперь.
- Мне было очень больно, – отвечаю сыну, помогая ему надеть верх от домашнего комплекта, – когда я поняла, что вы ушли.
- Мам, я домой хочу, – повторяет он свою ночную просьбу, виновато притупив взгляд. – Можно?
- Тебе здесь плохо, Гера джан? – улыбаясь, сводит брови свекровь.
- Тааат, – тянет сын.
- Конечно, можно, – отвечаю облегченно.
Я была готова забрать его домой даже против его воли. Но знать, что он сам...Что оба моих ребенка сами решили вернуться домой, ко мне – ни с чем не сравнимое чувство.
Весь день я провожу с сыном.
Когда температура становится близкой к нормальной, мы спускаемся вниз, на кухню. Гера садится за овальный стол, наблюдает, как я готовлю ему любимые блинчики на поздний завтрак. Снова идем наверх, но уже в комнату, которая в этом доме так и осталась детской, даже после нашего переезда. Он просит меня почитать ему любимую книгу, как раньше. Отлучаюсь лишь раз, ближе к обеду, когда он засыпает. Иду домой, принимаю душ, переодеваюсь. Нора всё это время находится на моей кухне – готовит легкий куриный супчик. Из джазве на соседней конфорке раздается аромат свежезаваренного кофе.
- Чтобы Викуля поела, когда вернется со школы, – поясняет она, когда я присоединяюсь к ней. – Гера тоже его любит...
- Спасибо.
Я действительно ей благодарна за поддержку, и дело далеко не в супе. Она была моими глазами, пока мои дети жили в их доме.
- Ксюш... – Нора нерешительно щурится, откладывая на подставку ложку-шумовку.
- Ммм? – беру кофейные стаканчики с полки и начинаю разливать напиток.
- Я решила на работу выйти. – признается, она и по годами выработанной привычке тянется к вазочке с орехами.
Она всегда так делает, когда волнуется.
- Ты уже сказала об этом отцу?
- Нет, – качает головой, – только маме. Она меня поддержала.
- Ты приняла правильное решение, Нора. Начни уже думать о себе. Никто не оценит твоей жертвенности, даже самые близкие. Со временем к ней так привыкнут, что любая попытка отстоять себя будет восприниматься, как бред сумасшедшей. Хочешь прожить так всю свою жизнь?
Она молчит, но я вижу, что она согласна с моими словами.
- Уже решила, где хочешь работать?
- Наверное, – отвечает взволнованно, – в историческом...
Она говорит о самом большом музее города. Нора дипломированный искусствовед...
Мы пьем с ней кофе, как в прежние времена. Она делится со мной своими мечтами и страхами, волнениями и мыслями о будущем, а я не могу перестать думать о том, что она моя ровесница. И если у меня есть дети, карьера и какой-то жизненный опыт, то у нее этого всего нет.
Она как была младшим, закомплексованным ребенком в родительском доме, так и осталась. Карен – любимчик. Карену с детства можно было всегда больше, чем его сестре. И с годами ничего не изменилось. И если со мной она всегда была более открытой, искренней, то с родителями со временем научилась не демонстрировать лишний раз чувств, которые могут быть обесценены...
Спустя час, Нора едет за Викой, я – к сыну. Температуры после сна у него нет, поэтому я одеваю ребенка потеплее, сажаю в свою машину, и мы вместе возвращаемся домой.
Вызываю нашего педиатра, тот назначает покой и симптоматическую терапию, потому что не видит у сына никаких признаков простуды или вируса. Говорит, что похожее бывает при затяжном эмоциональном потрясении и переживаниях, но, зная нашу семью уже много лет, понимает, что это не про нас.
Киваю. Пусть так и думает.
А потом происходит странное. Жизнь будто искусственным образом возвращается в прежнее русло, то самое, где она течет размеренно и спокойно. Я лечу сына. Нора помогает мне с дочкой. Днем заглядывает свекровь.
А вечерами каждый день
