Ост-фронт. Новый век русского сериала - Денис Горелов
После вляпывания рассердившая русофилов русофобия унялась. Холмс оказался невротиком с галлюцинациями (Максим Матвеев), русский Ватсон — блестящим полемистом доктором Карцевым (Владимир Мишуков), а Ирен Адлер — одной из родственниц Старшенбаум, в которых и сам Холмс бы запутался.
Но главное — Петербург викторианского века вышел точной копией Лондона, что вполне соответствует действительности. Та же спесивая аристократия и пьющий плебс при минимальной прослойке буржуа. Та же бескрайняя клоака платного греха без французского профурсеточного шарма. Гигантская имперская армия, к которой имеет отношение половина мужчин всех сословий. За колонну Нельсона — Александрийский столп, за собор святого Павла — Исаакий, за адмиралтейство — адмиралтейство. Думал попасть в снега — попал в лондонскую мокреть почти на той же широте.
Обычные апломбированные сентенции Холмса обо всем на свете, включая Россию, влегкую высмеиваются Карцевым, причем отдельные реплики достойны «отливания в граните». «Знаете, кого вы мне напоминаете? Этот город, Петербург. Вы так же, как и он, пытаетесь разделаться с хаосом с помощью порядка — и у вас так же ничего не получается» (слышится дружеское ехидство Шабурова или его соавтора южносахалинца Маловичко; питерский бы так никогда не написал). И дальше: «Вы не победите хаос, пока окончательно не растворитесь в нем».
Правда же, классика?
По завету, каждые две серии, отпущенные на раскрытие нового дела, венчает день сурка: ритуальное прощание с доктором, сбор саквояжа, вызов извозчика — и столь же ритуальный звон дверного колокольчика: Англия подождет. «Но я не могу в одиночку искоренить всю российскую преступность!» — крикнет бедолага, сознавая смехотворность аргумента. Сожрет натощак кулебяку с требухой, хоть и считает, что «этих слов на русском нет», а просто их выдумывает Ватсон-Карцев, чтоб его позлить. Научится говорить «благодарствуйте», сидеть «на дорожку», пить «посошок» и отзываться на Шерлока Варфоломеича (о сэре Бартоломью Холмсе ничего не известно, но Шабуров не даст соврать). «Это элементарно, Холмс!» — воскликнет ему наш Лестрейд, сыскной идиот г-н Трудный, в роли которого неотразим почувствовавший вкус к клоунаде Павел Майков. Сменит трубку на стопку. Притрется к населению. «Это ничего, что нерусский», окончательно удостоверит его благонадежность квартирохозяйка мадам Мануйлова.
Авторы, профессиональные беллетристы, под присмотром продюсера Цекало весьма ловко смешивают архисложный коктейль из фарсовой темы «иностранец в России», революционной ситуации, дедуктивного дидактизма (искусство логических цепочек никто не отменял) и традиционной пересмешки над сыскным каноном. Шефа криминальной полиции зовут Петр Порфирьевич, городовых Стычкин и Лагашкин, а компаньоны попадают в криминальное чтиво бандитского Петербурга в качестве «пьянчужки-доктора и комического британца». Режиссер Эген, даже в фамилии которого слышны английские отголоски, сеченым монтажом и укрупненной фрагментацией (ноги на мостовой, скошенный глаз, замедленный мах шевелюры в драке) удостоверит комиксовую природу новой версии. «Это ничего, что нерусский», скажет после пары серий мадам Мануйлова.
Натурализовав и русифицировав графа Калиостро, физика Понтекорво, писателя Гашека и несколько тысяч болельщиков, так и не уехавших от нас после чемпионата, родная воронка всосала и легендарного сыщика. «Я не прощаюсь, Холмс, а вы не уезжаете», сказала ему одна из Старшенбаумов, и он не уехал.
Мудрено ли, что Краснохолмскую набережную в Москве краеведы с тех пор зовут Краснохолмсской?
Там, кстати, и до посольства Ее Величества рукой подать.
Часть 2. Позавчера
Смута: от разночинцев до НЭПа
Гражданская свара не кончена. В стране, где рабовладение длилось до середины XIX века, инерция господской ненависти к необразованным лицам физического труда дожила до XXI-го — причем в среде выучившихся плебеев, и краем не касавшихся до дворянства. Недочеловеку, как и в сегодняшней Европе, разрешено жить, размножаться и немножко зарабатывать. Но представить, что он распрямится, возглавит страну и ответит за голод, кровавое воскресенье и виселицы во всех губернских городах — это выше разумения. За это анафема вечная. Проклятье в веках мастеровщине от белой кости.
Дистиллированный социал-фашизм.
Между тучами и морем реет чеховская чайка
«Пансион», 2022. Реж. Святослав Подгаевский
Исстари мир закрытых школ для благородных девиц с их похотью, пошлостью, порками и подглядками был ходовым сюжетом софт-порно — и только участие в проекте хоррормейкера Святослава Подгаевского, способного переводить низовые инстинкты в ранг художества («Пищеблок»), требовало к фильму повышенного интереса.
Тип истероидной брюнетки захватил Россию на прошлом рубеже веков. В то время как набожная Америка сходила с ума по мимишечным, порочным в своей инфантильности куколкам Лилиан Гиш и Мэри Пикфорд, страна индустриального надлома выбрала в героини Веру Холодную и томный романтизм умирающих лебедей. О них писали Горький и Блок, на них женились миллионщики, черным глазам посвящали романсы и портвейны. В поэзии безраздельно царили нервические колдуньи Ахматова, Цветаева, Лохвицкая и Гиппиус, образом вдохновлялись даже передвижники («Незнакомка» Крамского, «Курсистка» Ярошенко), а тем более мирискусники Врубель, Бакст, Сомов и — частично — главный камертон отмирающей эпохи Валентин Александрович Серов («Портрет Иды Рубинштейн»). Со временем демонический магнетизм воплотится в царствующих одалисках мировой революции Рейснер, Арманд и Коллонтай. Половину в дальнейшем ожидаемо съест суицид и чахотка, другую — эмигрантская мизантропия.
Все это следовало учитывать (и Подгаевский учел), подступаясь к истории шепотов и криков уединенного пансиона для провинившихся светских отроковиц. На дворе серебряный век, школу содержит мадам Захарова, сплав бандерши и статс-дамы, Аракчеев в юбке (Виктория Толстоганова). Воспитанницы подстригают розы, читают патриархальные уложения и уделяют внимание дворнику Серафиму в исполнении вечного полубеса нового кино Дмитрия Чеботарева («Рок», «Карамора» и т. п.). Царит бабовщина, бархатный террор и противоестественные наклонности, насаждаемые доминантными брюнетками Елизаветой Шакирой (Катя), Валерией Зоидовой (Вера) и Кристиной Корбут (Настя), которым противостоит новенькая с тайной и стилетом Стася Милославская (даже имена исполнительниц будто заимствованы из прозы вековой давности про баядерок и цыганок-ворожей). Девочки то принимаются надрывно хохотать, то исчезают по одной — полностью соответствуя антуражу тусклых комнат и поросшего ряской фонтана.
Конечно, стиль такой картины (при идеальном кастинге и выверенном сценарии) наполовину определяет художник. Злата Калмина искусно выдерживает мутно-аскетичную «достоевскую» атмосферу, нарочито слабоосвещенный упаднический мирок. Тревожно взлетают птицы, девочки тайком декламируют бодлеровские «Цветы зла» (чтение, помимо духовного, не приветствуется, отвлекая от добродетели). На титрах все портит лобовая до неприличия песня «Татушек» «Я сошла с ума, мне нужна она» — возвращая события от мистики к софт-порно. Музыкальные вкусы молодого зрителя примитивны и притом устойчивы, рэп приходится
