Ост-фронт. Новый век русского сериала - Денис Горелов
Достоевский понурый. Достоевский исповедальный. Достоевский горячечный. Достоевский в удаче — в прапорщики произведенный, сменивший бескозырку на фуражку, а солдатскую шинелишку на офицерскую с воротником.
Достоевский на эшафоте.
Набоков легко и виртуозно ловил его на путаности проповедуемой христианской доктрины, мазохизме героев и поэтизации страдания, фантомности всех его безусловно положительных персонажей от Зосимы до Алеши — но это была всего лишь его фирменная ловля бабочек, суетная и ненужная. Равных Достоевскому в проповеди самого фундаментального христианского закона ни в русской, ни в мировой литературе нет и, видимо, уже не будет. Хотиненко с Мироновым удалось особенное. Снять и сыграть житие подлинно святого великомученика, чьи грехи ничтожны, страсти поучительны, а отсутствие официальной канонизации кажется недосмотром погрязшего в мирских заботах клира.
За такое встарь Госпремию давали — да и сейчас не грех.
Постой, паровоз
«Анна Каренина», 2017. Реж. Карен Шахназаров
Полтора столетия, отделяющие нас от романа, радикально переиначили его прочтение и месседж.
В белом мире вслед за советской Россией увял Бог, а с ним и святость скрепляемого им брака. Люди встречаются, люди влюбляются-женятся самотеком, а клятвы небу если и дают, то впроброс, для семейного видео. Свято место занял сексуальный инстинкт, религиозным чувством не стесненный. Русская революция отменила частный капитал — сделав балы, экипажи, наряды и анфилады, глубоко безразличные автору, одной из главных завлекалочек его сочинения. Демократизированный социум России и зарубежья распался на иногда читающих женщин и не отлипающих от спортивных каналов мужчин — так роман, который многие не без основания считают главной книгой человечества (со строчной, разумеется), сделался женским чтивом: из мужчин современной России его, за вычетом статпогрешности, не читал НИКТО.
Для Толстого Анна — любимая грешница. Он плакал, написав ее смерть, но кару считал заслуженной. Первая же фраза романа — эпиграф из Писания «Мне отмщение, и аз воздам» — массам неведома, ибо в экранизации ее не вставляют, а в книжку большинство не заглядывает.
Девочкам же, открывающим роман в 19 лет, Анна Аркадьевна видится зрелой гранд-дамой, бросившей вызов условностям века и мужу-тирану преклонных лет. Церковь для них — пережиток абсолютизма, надобный для удержания в узде черни (полное совпадение со взглядами Стивы). Вронский для них — идеал мужчины, красивый, богатый и чувствительный. Левин и Бог — нудная нагрузка к истории блестящего адюльтера с балами, скачками, внебрачными детьми и двумя самоубийствами на амурной почве.
Забавно, что с виду набожный Голливуд сто лет экранизирует роман с тем же либертарианским подтекстом.
Толстой бы за такие трактовки долго порол вожжами.
А Шахназаров Карен Георгиевич взял да и узаконил это девичье прочтение, смазав авторский посыл и создав тем самым гениальную провокацию: авось кто-то да возмутится и усадит неучей за книгу.
Утомил проповедями Левин, которого следует читать через «ё», ибо это авторский протагонист? В аут Левина. Мешает страсти церковь? Побоку церковь. В фильме не крестятся ни над покойниками, ни за трапезой, в колокола не звонят, и лишь на голых телах виден гайтан, но тоже без крестика, чтоб не мешался. Люб Вронский, явленный в романе бесстыжим самцом, которого извиняет лишь неудачный выстрел в себя? А пусть повествование ведется от его лица годы спустя посреди русско-японской кампании.
Лишь в обозначении возраста режиссер не идет на уступки массам, а следует букве романа. Анне 26 лет. Это довольно юная особа, захваченная чувством, которое считают предосудительным не только свет и церковь, но и сам Толстой. Старику же Каренину, которого все экранизаторы с целью смягчить Анне интрижку делают развалиной, — 46. Он полный ровесник Лео ди Каприо и Влада Сташевского и на 11 лет моложе Джонни Деппа. Так что страдающий монстр, каким играет Алексея Александровича весьма нестарый Виталий Кищенко, — лучший Каренин из всех дотоле виденных. И глаза у него больные и мокрые. И вспоминается ипполитовское: «Наденька, уйми этого типа, иначе это все плохо кончится». Плохо и кончилось.
Что до несоответствия Елизаветы Боярской коллективным грезам об Анне — то рождены они не романом, а прежними экранизациями и воздушным имиджем унесенного сословия. Толстовская Анна — женщина-праздник, московский луч света на студеном питерском ветру, единокровная сестра весельчака Стивы и урожденная Облонская. Это как раз отмороженные Грета Гарбо, Кира Найтли и Татьяна Друбич не ложатся в роль, а не душенька Елизавета Михална. Она ж, ко всему, и актриса: сыгранная без единого слова, на полупоклонах и переглядках, сцена в театре есть высший исполнительский пилотаж.
Наивысших же оценок заслуживает работа оператора Александра Кузнецова. Встреча Анны с Алексеем на балу, когда вся округа, словно в «Вестсайдской истории», уходит в расфокус, а резкость наведена лишь на двоих. Отъезд камеры на общий план после первого объяснения Анны с мужем: она в дверь, он спиной к жене смотрит в окно, — восходящий к стилистике классических книжных иллюстраций. Чинный обед семейной пары, снятый сверху от стосвечовой люстры. Сноп света в ангар вокзала в миг прибытия Анны в Москву.
Постановка выглядит образцом советского олдскула, в котором умелая режиссура, эффектные актерские партии и операторские изыски часто микшировали огрехи основных сюжетных ходов. На финт с адаптацией Толстого постоянный шахназаровский соавтор А. Э. Бородянский не пошел — а из Алексея Бузина диалогист вышел как раз по девичьим запросам. Слова «любовь», «любимый», «полюбил» повторяются у него по 280 раз на серию — что представляется единственным системным проколом картины.
Но девочкам нравится — а на остальных рассчитано и не было.
Вы никогда не уедете из нашего города
«Шерлок в России», 2020. Реж. Нурбек Эген
Что первым делом в России Холмс вляпается в коровью лепеху, стало ясно уже на второй минуте, когда он унюхал в Сохо русскую махру.
Само вляпывание произошло на девятой.
Это совершенно перебесило патриотов России (автора заметки в том числе), но патриоты обплевались и выключили, а автор включил добросовестность, ибо знал, что соавтор сценария —
