Альманах «СовременникЪ» №5(25) 2021 г. (в честь 130-летия со дня рождения Михаила Булгакова) - Альманах Российский колокол

великий древних пращуров завет —
стоянье в темноте. Долготерпенье.
Хранящие безмолвие уста.
И тихая забота о моленье,
спасавшем в каждом своего Христа.
«Забрезжит новый день и, размыкая вежды…»
Забрезжит новый день и, размыкая вежды,
свой светлый взор на дали заструит.
И чей-то взгляд, исполненный надежды,
о чем-то главном с ним заговорит.
И тайной думы неумолчный говор
не потревожит тайной тишины,
где день за днем судеб неслышный сговор
мешает в склянке бдения и сны.
И будто нет ни злобствующей бури,
ни мора, ни огня, ни саранчи.
Ни ласковых посыл враждебных курий
нигде вокруг – хоть сотни верст скачи…
И только освященная надежда,
открытый миру и пространству взгляд…
И Третий Рим светло и неизбежно
стоит, как сотни сотен лет назад…
««Вы играете в шахматы?» – «Я? Не очень…»
«Вы играете в шахматы?» – «Я? Не очень.
Если правду – мне шахматный код незнаком».
«Мне случается, знаете. Чаще ночью…
Астма ночью приходит, – добавил он. —
Вы не верите, доктор? А мне помогает.
Это как состязанье – она или я».
«Вы о ком?» – «Я об астме…
Я недосягаем, если даже – ничья.
Только вы не волнуйтесь. Я выиграю ход.
Все пройдет. Все пройдет. Все пройдет», —
говорил он, как будто не видя меня.
Как шагами, словами чуть-чуть семеня…
«Я ее об-ма-ну, – вдруг сказал по слогам, —
в этом есть справедливость. Не кажется вам?»
И тогда он пришел, мой всегдашний черед
говорить: «Все пройдет, все пройдет, все пройдет».
Наконец шелестнуло: «Спасибо». – «Пустяк».
Нам двоим повезло, что закончилось так.
Приумолкший старик чуть согнутого роста
провожал меня, что-то в уме теребя…
У порога сказал: «Но не правда ли, просто
обмануть, кого знаешь почти как себя?..»
«Ликует пир. Рекой течет вино…»
Ликует пир. Рекой течет вино.
Тревога дум – возня мышей за шкафом…
Немолчное, иного не дано,
что пастушок Давид сразился с Голиафом.
И победил – кольчугу, шлем и меч
одной пращей и камнем придорожным.
Так Бог хотел… Остановилась речь
Саула, чтоб молчать о невозможном…
Что хочет Бог, чтоб царствовал Давид, —
не он, Саул… Тот, кто играл на арфе…
кто молод и силен и чей прекрасный вид
особенно хорош в его пурпурном шарфе.
Кто в доброте – велик. В злопамятстве – смешлив.
И восхитителен в невинном заблужденье.
И чей подвижный лик – прилив или отлив —
не будит по ночам немое наважденье.
– А ты, Саул?
– Не дам стезю свою
ни пересечь, ни изменить отныне.
В темницу заточу его. Убью
соперника. И не было в помине…
И так ли лучше он, что – хочет Бог…
Не отступлю я, власть свою теряя.
Одной рукой скажу, что, мол, не смог,
другую на убийство вдохновляя.
Все силы мира к делу подключу.
От сильных мира стану ждать подмоги.
Кто, кроме них, поймет, как я хочу
остаться, не свернув с моей дороги?
…Когда Давид пришел развеселить
Саула грусть любовно и прилежно,
не грусть, другое поднималось – быть…
Саул молчал. Молчал о неизбежном…
Из поэмы «Карнавал»
– Мы здесь. Мы есть,
хоть нас никто не слышит.
Мы всюду дома, —
дружно пели мыши. —
И в погребе, и в кухне,
и в амбаре,
в пустой или набитой салом таре,
под книжным шкафом
или под кроватью,
поодиночке
или целой ратью…
Не станем возражать
сейчас словам,
что ваше,
то принадлежит и нам…
Но главное —
мы знаем, воронье,
как защитить свой мир
и все свое…
Мы есть, мы здесь.
Нас много. Пусть идут, —
допели мыши, —
те, кого не ждут…
И снова смех. И снова Карнавал
смеялся так, как будто не бывал
он веселее раньше никогда —
ни в ранние, ни в поздние года.
– Ну что ж, – сказал Волчонок, – от чумы
все средства… Или КТО, если не Мы…
И смолкло все…
Высокий мост
из цикла «Мосты Кенигсберга»
Да здравствует Высокая Вода!
Где высока вода и мост высокий.
И нет сомненья, пижмы и осоки
здесь первыми не будут никогда.
Здесь – плоскодонки, баржи, корабли
и парусов Больших Великолепье,
когда по продолжению земли —
мост разведен – прошествуют столетья.
И башенка у самой у реки,
игрушечно-торжественное диво,
их узнает… И долго, сиротливо
глядит им вслед. Как вдаль – из-под руки…
А дальше все уходит в поворот.
И если б кто-то мог над ним подняться,
увидел бы Кнайпхоф и, может статься, —
как Прегель пробивается вперед,
к морским просторам… Замок на горе…
У слышал бы ветра – литовский, польский
и орденский призыв в преддверье Польской
войны к Московии… И громкий на заре
скрип двух обозов в мемельской таможне
с московскими деньгами на войну…
С высокой точки все увидеть можно.
Услышать просьбу можно не одну…
И миссия проста и непроста —
ведь как взглянуть с Высокого моста?..
«Все краски мира вспыхнут вдруг, когда…»
Все краски мира вспыхнут вдруг, когда
ты молча остановишься у двери
и будешь так стоять, пока я ужин
не соберу. И, на тебя не глядя,
не уроню случившуюся склянку,
в которой я хранила равновесье…
И, от потери глаз поднять не смея,
замру затем, чтоб дух перевести.
Слегка качнувшись, он со мною вместе
вдруг кротким станет, чтоб не повиниться,





