Уральский следопыт, 1982-02 - Журнал «Уральский следопыт»
– Уборщицы?
– Ну! Вроде и работа, а делать нечего.
Я не мог понять, почему Хонин подошел ко мне. И вроде ведь добра желает. Да добро его какое-то…
– Отчего же сам не пойдешь в уборщицы? – спросил я.
– Зачем? – Он смотрел на меня необычайно пристально. – Мне и там, где я есть, неплохо. А надо будет – пойду. Это ты ранний чистоплюй.
Он наклонился, раздавил окурок на светло-желтой с капельками смолы древесине сосны, как раз там, где недавно прошелся топор Василия Акимовича, и заторопился обратно к башенному крану.
Я некоторое время глядел на этот окурок, потом, размахнувшись, вырубил его так, что он вместе со щепой отлетел далеко в сторону.
9.
Котлован напоминал широкий колодец. На пятнадцатиметровой глубине от земли тянуло холодом, воздух был влажен и тяжел, а синева неба над головой казалась гуще, из нее исчезла привычная прозрачная дымка. Нам предстояло выстроить со дна до самого верха двойную опалубку и заполнить ее бетоном.
Сварщики варили арматуру. А мы поднимались все выше и выше, приколачивая к стойкам доску за доской.
Постепенно котлован начинал походить на арену для мотогонок по вертикальной стене.
Сверху, у ограждения, время от времени стояли любопытные. Часто слышалось:
– Во дают!
И тут же кто-нибудь говорил:
– Петро-ов!…
Никогда я еще не испытывал такого чувства гордости за то, что было сделано мною, за людей, с которыми работал. Это было ощущение причастности а чему-то настоящему. До сих пор мне казалось, что где-то существуют высота, романтика, жизнь, существуют помимо меня для каких-то иных людей, возможно, более удачливых, а может быть, и более стоящих; что я в стороне от настоящих дел; что большое проходит мимо. А тут с пронзительной ясностью понял, что строю завод, поднимаю его своими руками из.земли, из сырой глины, что от моей работы сейчас зависит, уложимся ли мы в срок, сдадим ли вовремя первую очередь завода.
Ровно в двенадцать мы выбирались из котлована и тут же, неподалеку, устраивались обедать.
Однажды, когда я, усталый, грязный, сидел на бревне, ко мне подошла Аня.
– Ну,.как новая работа? – спросила она.
– Нормально,
– Не жалеешь, что ушел?
– Хонина жалко…
– Почему никогда не приходишь?
Я вскочил. Мы смотрели прямо в глаза друг другу.
– Ты же сама не хотела со мной разговаривать! Помнишь, когда руки у меня… Ну, на больничном я был…
– Сегодня опять была видна часовня, – неожиданно сказала она.
– И снова белая?
– Белая. Я вчера была там.
– Одна? – Не знаю уж, как это у меня вырвалось. В уголках Аниных губ как будто едва наметилась снисходительная улыбка.
– С Хониным. «Зачем это она?» – Ну и что?
– Ничего. Он окурок погасил о ее стену. Вот и все. Вот так ввинтил его, – Она показала, как Хонин ввинтил окурок.
У меня как будто разладилось все внутри, я не находил, что сказать. Растерянно смотрел на поношенные, покрытые пылью Анины туфли и уже не мог поднять на нее глаз.
Она чуть коснулась пальцами моей щеки и ушла.
«Нет, не была она у часовни с Хониным. Это она придумала», – решил я.
10.
Дождь налетел внезапно. Нас окатило, словно из опрокинутой бочки. И вмиг промочило до нитки.
Мы с Аней спрятались от ливня под навесом наклонной галереи,
Стояли рядом, холодные, мокрые, близко друг к другу, и от этого было жарко.
Лучом света вспыхнула ее улыбка.
– Грибы-то теперь пойдут!…
– Пойдут, – в тон ей ответил я, – мухоморы-то…
Она рассмеялась и прижалась ко мне еще ближе.
А дождь катил лавиной, гремел листами железа, сметал мусор. Земля не успевала впитывать его, так он был внезапен и обилен: по дороге уже мчались потоки воды.
«Котлован,… – с тревогой подумал я.-lie поползла бы глина…»
Прибитая пыль, намокшее враз горячее дерево, смоченные внезапной водой камни, плиты – все пахло волнующе и остро. От близости Ани, такой неожиданной и ясной, у меня закружилась голова.
Аня посмотрела на меня пристально, прямо. Серые глаза ее вдруг потемнели, на губах появилась странная улыбка, будто она с этой улыбкой прислушивалась к чему-то неожиданному в самой себе.
Она медленно провела пальцем по моим бровям, сначала по правой, потом но левой, и вдруг сказала:
– Я видела твою сестру. Вы близнецы, что ли?
– Нет… – Я хотел добавить, что Ольга старше, однако вовремя спохватился.
Но Аня поняла меня, и снова вспыхнула ее улыбка.
– Вас просто не отличишь. Нет, нет, – в свою очередь спохватилась Аня. – Я ничего такого не хочу сказать. Просто это удивительно. И потом,… – она помедлила, – мне это нравится. Ты ее любишь?
Я кивнул.
– Счастливый ты. Вас двое, таких хороших… А у меня, Валерик, только мама в деревне, больше никого… Деревня в глуши, в лесу… Речка маленькая… На дне видны камушки… У мамы коза. Белая. Вот и все. Туда приедешь, кажется, ничего не изменилось с детства…
Дождь пролетел, прогрохотал, и почти сразу по окнам зданий, стеклам кабины башенного крана полоснуло солнце.
Аня подняла голову.
– Ну вот, вверху уже хорошо. Нора на кран. Отовсюду из-под навесов выходили рабочие, направлялись кто куда. Наши плотники спешили к котловану.
В тот вечер мне пришлось задержаться: откачивали из котлована воду, выбирали клейкую грязь.
Возвращался я поздним троллейбусом, когда уж и пассажиров-то не было. За окном встряхивало черную летнюю ночь с размытыми огнями, время от времени набегавшими на меня. Потом огни куда-то провалились, из ночи вырвался нестерпимый грохот. Казалось, меня усердно охаживают по голове пустым ведром. Но проснуться не хватило сил. Сон застал меня в углу пустого троллейбуса, ведомого по ночному городу красивой, но хмурой девушкой.
Мне снилось, что возле самого моего уха работает насос, а из широкого шланга хлещет мутная вода.
Кто-то бежал, стуча сапогами, по мокрым доскам и кричал, что оголены провода.,.
Я просыпался, снова засыпал, Потом я вдруг увидел грибы, большую плетеную корзину, полную грибов, и не сразу понял, откуда она взялась. Напротив сидели две старые женщины.
– Я-то думала, выпимши, – донеслось до меня. – А он, видать, та-ак…
Я понял: это про меня говорят задержавшиеся в лесу бабуси. Видно, заснул всерьез.
Отвернулся к окну и
