Раннее христианство. Том I - Адольф Гарнак

греками, и во многих ее городах тогда говорили по-гречески приблизительно так же, как теперь в Финляндии по-шведски. Были там и греческие учители и философы, и едва ли можно допустить, что Христос греческого языка совсем не знал. Но никак нельзя утверждать, что Он в чем-либо находился под их влиянием, что до Него дошли, хотя бы в популярной обработке, мысли Платона или учение стоиков. Конечно, если и религиозный индивидуализм, — «Бог и душа, душа и ее божество», — если субъективизм, и чувство личной ответственности, и отделение религии от политики, — если все это считать исключительно греческим, то и Христос был звеном в эволюции эллинизма, то и Он дышал чистым эллинским воздухом, то и Он пил из источников греков. Но нельзя доказать, что эта эволюция имела место только на этой линии, только у греческого народа; можно, напротив, доказать противоположное: и другие народы достигли подобных познаний и настроений, — достигли, впрочем, по большей части, лишь тогда, когда Александр Великий уничтожил заставы и изгороди, разделявшие народы. В большей части случаев эллинский элемент действительно для них стал фактором освобождения и прогресса. Но я не думаю, чтобы псалмопевец, произнесший слова: «Господи, если только я имею Тебя», знал что-либо о Сократе или о Платоне.

Одним словом, молчание о первых тридцати годах жизни Христа и то, о чем Евангелия, рисуя время деятельности Христа, не повествуют, научает нас очень важному.

Он жил религией; она была для Него жизнью в страхе Божием; вся Его жизнь, все Его мысли и чувства были заключены в Его отношении к Богу, и все-таки Он не говорил, как мечтатель или фанатик, видящий только одну багровую точку, за которой для него исчезает весь мир. Он произносил Свои проповеди и глядел на мир свежим, ясным оком, не пренебрегая крупными и мелкими проявлениями жизни, которая Его окружала. Он провозглашал вечное, и Он же сохранил участие и сердечность ко всему живому. Это и есть самое удивительное, самое великое! Речь Его, принимавшая обыкновенно форму притч и изречений, показывает все оттенки человеческой речи, все степени аффектов. Он не пренебрегает ни жестким тоном страстного обвинения и гневного приговора, ни даже иронией, но они все-таки составляли исключение. В Нем царит тихая, ровная сосредоточенность: все направлено к одной цели. В экстатическом тоне Он никогда не говорит, и взволнованная пророческая речь встречается редко. Неся величайшую миссию, Он и зрением и слухом воспринимает всякое впечатление окружающей Его жизни, — явное доказательство полного покоя и невозмутимой уверенности. «Горе и слезы, смех и пляска, богатство и бедность, голод и жажда, здоровье и болезнь, детские игры и политика, собирание и расточение, отъезд из дому, дорожные стоянки и возвращение, свадьбы и похороны, роскошные постройки живых и гробницы усопших, сеятель и жнец на ниве, виноградарь в винограднике, праздные работники на рынках, ищущий пастух в поле, торгующий жемчугом купец на море, — и затем в домашнем быту заботы женщины о муке и дрожжах или о пропавшей драхме, жалобы вдовы перед ворчливым старостой, земная пища и ее бренность, духовные отношения между учителем и учениками; тут царственная пышность и властолюбие повелителей, там детская невинность и усердие служащих, — все эти картины оживляют Его речь и делают ее наглядной даже для бедных духом». Они нам говорят не только о том, что Христос любил сравнения и притчи; они доказывают, что Он среди сильнейшего напряжения сохранил такую свободу и ясность души, какими до Него ни один пророк не обладал. Его взоры с любовью останавливаются на цветах и на детях, на лилиях в поле, — и Соломон во всей своей славе не одевался так, — на птицах небесных, на воробьях на кровле. Надземное царство, в котором Он жил, не отнимало у Него этой земли; нет, Он и в ней все относил к познанному Им Богу, Он над всем видел Его заботу и опеку: «Отец ваш небесный питает их». Он ученье свое охотнее всего облекает в притчу, но участие незаметно сливается с притчей. Он, не имевший, куда склонить голову, нигде не говорит тоном человека, отрекшегося от всего и не знающего пределов покаянию, или экстатика-пророка; Он говорит тоном мужа, обретшего мир и покой для своей души и готового подкрепить и других. Он располагает самыми мощными звуками; Он требует от человека беспощадного решения, Он не дает ему выхода, и все же даже самое потрясающее у Него как будто само собою разумеется, и Он его произносит как самое обыкновенное; Он говорит языком, каким мать обращается к ребенку.

ЛЕКЦИЯ ТРЕТЬЯ

В последней лекции мы говорили о наших Евангелиях и об отсутствии в них истории развития Христа. К этому мы присоединили краткую характеристику Его проповедничества. Мы видели, что Он говорил как пророк, и все же не как пророк. Его слова дышат миром, радостью и уверенностью. Он требует борьбы и решения — «где сокровище ваше, там и сердце ваше будет» — и все же у Него все выливается в спокойную равномерность притчи: пусть все под Божьим солнцем и росой небесной растет и зреет до жатвы. Он жил, постоянно сознавая близость Бога, Его пищею было — творить волю Его. Но Он не вещал тоном героического смиренника или аскета, отвергшего этот мир, и это мы сочли высшим проявлением Его существа, печатью Его внутренней независимости. Он любовно взирал на все явления, Он их воспринимал, каковы они были, со всеми их меняющимися разнообразными красками. Он их возвышал в своих притчах; Он сквозь завесу земного всюду узнавал руку живого Бога.

Когда Он появился, другой еще до Него работал над иудейским народом: Иоанн Креститель. На берегах Иордана в несколько месяцев произошло великое движение. Оно резко отличалось от тех мессианских движений, которые уже в течение нескольких поколений толчками волновали народ. Правда, Креститель этот также возвещал, что «Царствие Божие уже близко», и это, конечно, означало, что приближается день Господень, Страшный суд, конец мира. Но он о нем возвещал не как о дне Божьего суда над язычниками, в который Бог им, наконец, даст возмездие и возвысит избранный Им народ; он пророчествовал, что настает судный день именно для этого народа. «Кто внушил вам бежать от будущего гнева? Не думайте говорить в себе: отец у нас Авраам; ибо говорю вам, что Бог может из камней сих воздвигнуть детей Аврааму. Уже и секира при корне дерев лежит»... Не происхождение от Авраама, а