Раннее христианство. Том I - Адольф Гарнак
Именно ап. Павел вывел христианскую религию из иудаизма. Как это случилось, это мы узнаем, принимая в соображение следующее.
1. Апостол Павел представил Евангелие так, что оно сделалось благовествованием о совершившемся спасении и принесенном уже благе. Он возвестил о распятом и воскресшем Христе, даровавшем нам общение с Богом и, вместе с тем, справедливость и мир.
2. Именно он понял Евангелие как нечто совершенно новое, отменяющее религию закона.
3. Он понял, что эта ступень достижима для каждого и должна поэтому быть достоянием всех; с этим убеждением он вполне сознательно распространял Евангелие среди всех народов и перенес его с иудейской почвы на греко-римскую. Он хотел не только единения греков и иудеев, — нет, он желал прекращения иудаизма. Ап. Павлу мы обязаны тем, что Евангелие с востока, где оно и впоследствии не могло привиться, было пересажено на запад.
4. Он — тот, кто внес Евангелие в великую схему «духа и плоти», «внутренней и внешней жизни», «смерти и живота»; он, иудей по рождению и фарисей по воспитанию, дал Евангелию язык, посредством которого оно стало понятным не одним грекам, но человечеству вообще, вступило в связь со всем духовным капиталом, выработанным историей.
На этих пунктах, о внутренней связи которых я тут распространяться не могу, покоится религиозно-историческое значение апостола. По отношению к первому из них я еще напомнил бы слова самого выдающегося из современных историков религии. Велльгаузен пишет «Более других апостол Павел содействовал превращению благовествования о царстве в благовествование об Иисусе Христе, так что оно представляет уже не пророчество о царстве, а исполнение этого пророчества, совершенное Христом. Соответственно этому он и спасение из грядущего перенес в настоящее. Он больше ценит веру, чем надежду; он предвкушает будущее блаженство, чувствуя себя и здесь на земле чадом Божиим; он преодолевает смерть и уже здесь живет вечной жизнью. Он восхваляет силу, одушевляющую немощного; он довольствуется милосердием Бога и знает, что никакая сила, ни настоящая, ни будущая, не оторвет его от Него, что любящим Бога все содействует ко благу». И сколько понимания, убежденности и силы требовалось для того, чтобы оторвать новую религию от родной почвы и перенести ее на совершенно новую! Ислам, зародившийся в Аравии, так и остался аравийской религией, куда бы он ни переходил; эта же религия, рожденная в Палестине и укрепленная своим основателем на иудейской почве, через немного лет оторвалась от нее. Ап. Павел противопоставил ее иудейской религии. «Конец закона — Христос». Она не только перенесла это отторжение и этот переход, — она доказала, что она была подготовлена к нему.
Впоследствии она стала поддержкой и оплотом римской империи и всего западного цивилизованного мира. Если бы — замечает Ренан вполне правильно — в первом веке кто-нибудь сказал императору, что тот маленький иудей, который вышел миссионером из Антиохии, — лучший его сотрудник, готовящий империи прочное основание, его сочли бы сумасшедшим, но он сказал бы правду. Апостол Павел доставил римской империи новые силы и основал западно-христианскую культуру. Творение Александра Великого распалось, творение апостола сохранилось. Но, прославляя этого мужа, который без возможности ссылки на живое слово своего Господа, движимый одним духом, смело предпринял борьбу с буквой закона, надо воздать не меньшую славу тем личным ученикам Христа, которые после тяжелой душевной борьбы под конец примкнули к принципам Павла. Об апостоле Петре мы это знаем достоверно; о других мы слышим, что они, по крайней мере, признали эти принципы. А каково это было для тех, в ушах которых еще звучали слова Учителя, в памяти которых хранились живые черты Его лица! Нелегко было этим преданным ученикам одобрить благовествование, отступающее в важных пунктах от первоначальной проповеди и грозящее ниспровержением религии Израиля. Здесь сама история показала с очевидной ясностью и в самом скором времени, что было ядром и что оболочкой. Этой оболочкой была вся иудейская условность проповеди Христа; ею были и такие определенные слова, как: «Я послан только к заблудшим овцам из дома Израиля». Силой духа ученики нарушили эти ограничения. Именно личные ученики Христа, — а не второе или третье поколение с побледневшими уже воспоминаниями о Господе, — выдержали это великое испытание. Это самый замечательный факт апостольской эпохи.
Не нарушая самых существенных и внутренних черт Евангелия — безусловного упования на Бога как на Отца Иисуса Христа, надежды на Господа, прощения грехов, уверенности в вечной жизни, требования чистоты и братства — апостол Павел превратил его в мировую религию и положил начало великой церкви. Но с отпадением первоначальных ограничений должны были появиться новые пределы, изменившие простоту и силу внутреннего движения. На эти изменения мы в конце исследования апостольской эпохи должны обратить наше внимание.
1. Разрыв с синагогой и основание совершенно самостоятельных религиозных общин имели серьезные последствия. Хотя крепко стояли на том, что община Христа, «Церковь», нечто сверхчувственное, небесное, внутреннее, — тем не менее, держалось убеждение, что она проявляется в каждой отдельной общине; а так как связь с прежним союзом была нарушена или, скорее, не установлена, то понятно, что образование новых общин имело особое значение и сильно занимало умы. В своих изречениях и притчах Христос мог, не заботясь о внешнем, отдаваться всецело главному. Его нисколько не занимало, как и в каких формах произрастет брошенное Им семя: Он имел перед Собой иудейский народ в своем историческом развитии и не помышлял о внешних переменах. Но теперь связь с этим народом была порвана, а без тела ни одно религиозное движение не может обойтись. Оно необходимо должно найти формы для общественной жизни и для общественного богослужения. Но изобрести такие формы невозможно; они постепенно образуются, частью следуя конкретным потребностям, частью заимствуясь из окружающих условий. Языческо-христианские общины составили себе именно таким образом свой организм, свое тело; они свои формы частью создали самостоятельно и постепенно, частью переняли их из существующего.
Но формам всегда присуще особое почитание; так как они представляют средство к объединению общины, то значение той идеи, которой они служат, незаметно переходит на них самих, или, по крайней мере, угрожает этим переходом. Эта опасность тем серьезнее, что соблюдение форм подлежит контролю и может быть вынуждено силой, между тем как внутренняя жизнь не поддается проверке.
Несомненно, существовала необходимость образования новой общины в противовес старой, иудейской, с которой порвали. Самосознание и сила
