Таинство ближнего - Мать Мария (Кузьмина-Караваева)

В обоих случаях смешение или дар языков свершилось по Божественному произволению. Бог неизменен, и воля Его едина. А творческие результаты произволения в человеческом их воплощении оказались диаметрально противоположными. В одном случае люди, принявшие Божественное веление, свершили злое творческое дело, в другом – доброе. В чем дело? В совершающих людях, конечно. В первом случае это были строители Вавилонской башни, гордые и самоутвержденные. Во втором – апостолы, ученики Христа. Противоположность инструментов дала и противоположные результаты.

И тут ключ к тому, чтобы понять, что такое всякое злое творчество.

Можно сказать парадоксально: здесь отрицательное творчество точно в такой же мере, как творчество положительное, имеет Божественное происхождение. Источник его – Божия воля, Божий замысел, без которого никто ничего творить не может. Но Бог, Который есть Премудрость и Красота, в данном случае творит не так, как Он творил, когда говорил: да будет свет. В данном случае Он творит непосредственно через инструменты, через людей. А они своими индивидуальными свойствами сообщают творению положительный или отрицательный смысл. Луч Божественного солнца дробится в луже, в океане, в капле росы и т. д. Творчество есть, таким образом, некий Богочеловеческий акт. И поскольку Божественное начало в нем всегда положительно и совершенно, постольку человеческое начало не только всегда иное, но и никогда не совершенное. В этом смысле можно было бы даже сказать, что в человеческом начале всегда есть элемент зла, человеческое творчество по сравнению с Божественным замыслом о нем всегда есть злое творчество. Это с точки зрения абсолютной. Но с точки зрения относительной человеческое творчество может приближаться к Божественному замыслу о нем и удаляться. Это будет положительное, доброе, прекрасное творчество и творчество отрицательное, злое, отвратительное.

Из всего сказанного легко понять, какую роль в жизни играет злое творчество. Но влияние его не всегда злое, а зависит от воспринимающего его субъекта. Злое творчество является абсолютным злом только для того, кто его создает, вернее, оно констатирует зло, в нем заключенное.

Для того чтобы воспринимать чье-либо творение, надо как-то в нем соучаствовать. Если человек слеп, он не видит картины, если глух – не слышит музыки. Но можно быть слепым и глухим не в буквальном только смысле слова. Чтобы подлинно воспринять продукт творчества, надо быть со-творцом, творчески его пережить. Иными словами, Божественный замысел, преломившийся в Творце, вторично преломляется в человеке, воспринимающем творчество. И действие того, что он воспринимает, зависит от того, кто воспринимает.

Божественный замысел во всех случаях является положительным, конечно. Человек-творец может быть и положительным восприемником Божественного замысла, и исказителем. Тут он дает злое творчество, разлагающее и расщепляющее первоначальный божественный замысел. Воспринимающий может воспринимать трояко. Он может воспринять адекватно творящему. В таком случае при положительном творчестве он воспримет положительно, при отрицательном – отрицательно. Он может воспринимать, всегда исправляя искаженное. В таком случае он не оставит ничего от злого в творчестве и воспримет его в чистоте Божественного замысла. И наконец, он может воспринимать искажающе – тут он воспримет и положительное как злое творчество.

При адекватном восприятии результаты ясны. Человек смотрит на рублевскую «Троицу» и воспринимает ее в чистоте ее замысла и выполнения. Он же смотрит на «Вакха» Леонардо да Винчи и воспринимает его во всем его двусмыслии, как злое творчество.

В третьем примере человек смотрит на того же «Вакха» и силою своих личных свойств соединяет расщепленные лучи божественного замысла воедино. Он смотрит на злое творчество и так его преломляет, что к нему в душу попадает воссоединенный луч Божественного замысла. Злое творчество для него становится положительным и прекрасным, не соблазняет, а очищает.

И наконец, в четвертом случае человек смотрит на рублевскую «Троицу» и искажает ее, придает ей злое значение, расщепляет и разлагает. Для такого человека всякое творчество есть злое творчество. О нем можно сказать, что нечистому все нечисто. В предыдущем же случае уничтожается всякая реальность злого творчества, он его преображает в себе – для чистого все чисто.

Таковы выводы из сопоставления Евангельских текстов о положительном творчестве с наличием злого творчества. И мы нашли путь объяснить его существование, не уходя от первоначального утверждения о Божественности всякого творческого акта. Как бы человек ни искажал открывающийся ему Божественный замысел, другой человек может воспринять его творение, вновь выпрямляя этот Божественный луч и раскрывая смысл его подлинной светлой и доброй Красоты.

II

Понять и оправдать любовь к человеку

▪▪▪

Подвел ко мне, сказал: усынови

Вот этих, – каждого в его заботе.

Пусть будут жить они в твоей крови, —

Кость от костей твоих и плоть от плоти.

Дарующий, смотри, я понесла

Их нежную потерянность и гордость,

Их язвинки и ранки без числа,

Упрямую ребяческую твердость.

О, Господи, не дай еще блуждать

Им по путям, где смерть многообразна.

Ты дал мне право, – говорю, как мать,

И на себя приемлю их соблазны.

Из книги «Стихи» (1937)

О монашестве[48]

Предисловие

Эта работа имеет целью не только подвести итоги мыслям, наблюдениям и фактам, но и выявить ответ на многие сомнения и недоумения.

Пять лет монашества в эмигрантских условиях – это очень своеобразный опыт, трудно объяснимый людям со стороны. Вероятно, многое в этом эмигрантском монашеском пути облегчено по сравнению с тем, как он протекал в так называемых нормальных условиях за монастырскими стенами. Но многое, наоборот, гораздо труднее и сложнее. Особенно, конечно, это – невыработанность этого пути, неизбежность поисков, дилетантских попыток что-то найти и осуществить. Но самое главное заключается в том, что не только сам монашеский путь изменен жизнью, но и вся церковная обстановка стала неузнаваемой, все облики привычного церковного быта иные, и всем церковным людям приходится искать не только нового бытового оформления своей церковности, но и самого смысла основных задач, ставимых церковью.

Нам не дано простое следование прежним традициям, мы не можем только повторять, и из этого вытекает острая необходимость наблюдать, взвешивать, решать, пробовать.

Монашество идет сейчас ощупью. И мне, наверное, как и всем другим, нужно было напрягать внимание, делать выводы, искать в большой внутренней напряженности своего, по воле жизни такого необычайного монашеского пути.

Можно писать для того, чтобы популяризировать какие-то идеи перед широкой и малоосведомленной массой читателя. Можно писать, чтобы противопоставить свои мысли