Как мы умираем. Конец жизни и что мы должны о нем знать - Роланд Шульц
Затем внезапно оказывается, что прошел год. На деревьях появляются листья, приходит лето, листья опадают, наступает зима, но люди, которые видят вас во сне, не замечают этого. Они помнят ваше лицо, но оно становится все более размытым. Они помнят ваш голос, но он звучит все тише. Как вы смеялись? Как сердились? Как радовались? Они уже не помнят точно, и это их ужасает. Вначале, когда горе было свежим, они носили ваш образ в душе и были уверены, что не забудут вас — никогда, ни за что.
Но мысль, что в их памяти вы будете жить вечно, иллюзорна. Человеческая память — не надпись, высеченная на камне. Это скорее река, которая сама выбирает русло, сама меняет направление. Скорбящие, которые записывали переживания в дневник, проводили сравнение со снегопадом: их представления о вас, как снежинки, медленно и тихо засыпают настоящие воспоминания об умершем. Вполне возможно, что это постепенное изменение приведет к дальнейшим переменам. Близкие научатся говорить о вас в прошедшем времени. Супруг или супруга будет говорить не «наша квартира», а «моя квартира», не «наш дом», а «мой дом». Скорбящие почувствуют, что время пришло, когда им позвонят и скажут, что на вашей могиле установлен памятник. Его поставили, когда земля, под которой покоятся ваши останки, достаточно осела.
Возможно, оплакивающие вас теперь найдут силы заняться вашими вещами. В этом горе тоже проявляется индивидуально. Одни скорбящие сразу же избавляются от всего, словно давая понять себе, что нужно как можно быстрее вернуться к обычной жизни. Они раскладывают остатки вашего существования на стопки: это отдать в секонд-хенд, это подарить друзьям, это выбросить, это на распродажу. Себе они оставляют только фотографии и несколько памятных вещей. Если собственная жесткость начинает пугать их, они пытаются перехитрить себя, отдавая часть вашей жизни другим людям. Они верят, что ваши инструменты оказались в хороших руках, а вашу коллекцию пластинок слушают. У других скорбящих при разборе вещей руки опускаются уже на первой паре обуви. Они подолгу держат в руках брюки, каждую рубашку, будто пытаются взвесить, сколько осталось в этих вещах от вас. Им не хочется отдавать книги, даже те, которых никогда не видели у вас в руках. Давно сломанные вещи тоже сохраняют: ваша смерть наложила заклятие на все предметы. Позже, оглядываясь назад, некоторые скорбящие представляют себя кем-то вроде смотрителя или директора огромного музея, посвященного одному-единственному человеку.
В эти часы ваших близких захлестывают волны горя. Столько воспоминаний. Столько боли. В обществе скорбящих советуют уделить время этой вещественной стороне переживания потери. Потребуется время, чтобы расстаться с вещами, которые принадлежали вам. Рекомендуется что-то сохранить на память, выбирать нужно те вещи, которые имеют значение. Фотографии, где запечатлено ваше лицо. Видеозаписи, сохранившие ваш смех, голос, походку и манеру танцевать. Аудиодорожки с несколькими словами вашим голосом на автоответчике или в памяти мобильного телефона. Запах относится к воспоминаниям, которые быстрее всего улетучиваются, но он же остается чрезвычайно мощным якорем. Некоторые скорбящие хранят в герметичных пакетах для заморозки любимую одежду умершего. В этом нет ничего необычного. И ничего странного. Просто один из многих способов сохранить воспоминания. Позднее они поблекнут сами.
Горе выматывает, истощает. Оплакивающие вас учатся жить с ним. Они сохраняют внешнее спокойствие, скрывают слезы. На людях держат лицо. Некоторым скорбящим кажется, что они каждое утро облачаются в доспехи. Эта защита слабее, чем кажется на первый взгляд. Достаточно жеста или обрывка мысли, и самоконтроль рухнет. Снова накатывают волны боли, и люди, ослепшие от слез, погружаются в горе с головой.
Подобных триггеров бесчисленное множество. Некоторые очевидны. Пустое место за столом. Фотография на стене. Адресованные вам письма, которые еще приходят время от времени. Некоторые триггеры даже предсказуемы. Ровно год с тех пор, как вы пришли от доктора с плохими новостями. День поминовения усопших, когда лютеране и католики вспоминают умерших близких. Но большинство триггеров неожиданно. Запах ваших любимых духов от кого-то в толпе. Где-то в квартире — в ящике, в книге, в кармане куртки — обнаруживается бумажка, на которой вы сделали торопливую запись. В супермаркете взгляд падает на определенную марку йогурта — вы всегда его покупали. Триггером могут стать мелодия, вкус приправы, посещение какого-то места. И сразу вспыхивает воспоминание, все вдруг возвращается. Вечер, когда вы услышали эту мелодию, и последующие вечера. Как сильно вы ненавидели вкус этой приправы, и годы, когда вы вместе готовили. Перекресток, откуда ведет улица к вашей прежней квартире, и время, когда вы были молоды и счастливы. Воспоминания засасывают, как водоворот, тянут вниз, на темное дно, в извилистую долину или в безлюдные пустыни горя, где боль сильнее всего.
В обществе скорбящих такие триггеры сравнивают с ловушками, которые расставляет память. Многие пытаются избежать этих ловушек. Они не ходят дорогами, которыми ходили вы. Стараются не бывать в местах, связанных с вами. Ходят, словно опустив голову, в пределах только им заметных границ. Но как бы они ни были осторожны, они все равно попадают в ловушки — по меньшей мере, в ловушку времени. В число самых сильных триггеров входят памятные дни, ваш день рождения, годовщина смерти, день похорон.
365 дней.
8760 часов.
525 600 минут.
Остался позади первый год без вас.
Это время, которое люди, незнакомые с горем, воспринимают как поворотный момент, разделяющий все на до и после. 365 дней — традиционный период траура, после его завершения вдова могла снова выйти замуж. Через год после смерти близкого евреи ставят надгробие
