Рычаг богатства. Технологическая креативность и экономический прогресс - Джоэль Мокир
Но и это еще не все. Исторический обзор, приведенный во второй части, показывает, что макроизобретения редко бывают одиночными; во многих случаях они сопутствуют друг другу. Иными словами, как сами макроизобретения, так и время, когда они появляются на свет, отчасти обусловлены другими макроизобретениями. Позднее Средневековье и промышленная революция – эпохи, богатые макроизобретениями – отделены друг от друга двумя с половиной веками постепенных и непрерывных усовершенствований: в течение этого периода улучшения затронули большинство отраслей, от кораблестроительной и железоделательной до текстильной, но крупные макроизобретения были редкостью.
Такую концентрацию макроизобретений можно объяснить двумя факторами. Во-первых, как отмечалось в главе 7, макроизобретения не являются независимыми событиями, так как оказывают друг на друга влияние. Социологи уже давно поняли, что в тех случаях, когда поведение экономических агентов зависит от поступков других агентов, значение приобретают модели, построенные по принципу критической массы[192]. Одного или двух одиноких изобретателей может не хватить для того, чтобы начать промышленную революцию, но если их будет чуть больше, воздействие взаимного подражания и обучения может оказаться достаточно сильным для того, чтобы инициировать намного более масштабные процессы. Так, волна макроизобретений может наблюдаться в том случае, если изобретательская активность достигнет определенного критического уровня. Несмотря на свое явное значение для общественных наук, модели, основанные на принципе критической массы, сами по себе не дают удовлетворительного объяснения, поскольку из них часто вытекает, что причиной важных и даже грандиозных явлений служили мелкие и незначительные события. Согласно этим моделям, время и место конкретной серии инноваций определяются исключительно удачей и случаем (Crafts, 1985).
Во-вторых, экзогенные изменения в институциональном и социальном окружении, в котором возникают новые идеи, могут влиять на восприимчивость экономики к макроизобретениям. Опять же, здесь оказывается полезной аналогия с эволюционной биологией. Такие экзогенные изменения, как землетрясение, отделяющее полуостров от материка, или наводнение, изменяющее русло реки, обеспечивают репродуктивную изоляцию, необходимую для аллопатрического видообразования. Следует искать аналогичные внешние события в истории техники, чтобы с их помощью объяснять крупные потрясения, порой нарушающие хронический застой.
Одни общества менее восприимчивы к радикальным изменениям, чем другие. За немногими исключениями, в ренессансной и барочной Европе правили бал, ведя непримиримую борьбу с любыми интеллектуальными новшествами, реакционные элементы, вызванные к жизни реформацией и контрреформацией. Консервативные силы не сумели предотвратить великих научных достижений XVII в., но не потому, что проявили мало настойчивости. Понятно, что в сфере техники, где силы реакции ощущались заметнее, чем в рамках узкой космополитической научной элиты, включавшей Гюйгенса, Бойля, Лейбница и Декарта, радикальные идеи были не в моде. В союзе с консервативными элементами выступали ремесленные гильдии, стремившиеся защитить свои позиции. Хотя эти консервативные силы в итоге потерпели поражение и здесь, и в других сферах, их сопротивление вполне могло сказаться на темпах прогресса – не столько замедляя его, сколько сглаживая его пути и допуская только местные микроизобретения. Великие технические руководства, составленные Дзонкой, Рамелли, Агриколой и их коллегами, в первую очередь являлись сводами существовавших технологий, не предлагая ничего нового. Леонардо да Винчи, самый оригинальный технический ум той эпохи, за всю жизнь не опубликовал ни единой страницы из своих тысяч технических заметок. Дух отваги с новой силой заявил о себе лишь в конце XVII в. Тем не менее прогресс наблюдался и в эти годы. Технологическая креативность, к тому времени пустившая в Европе глубокие корни, проявлялась в мелких изменениях, накапливавшихся в XVI–XVII вв. Однако благодаря «Славной революции» 1688 г. в Великобритании сложилась обстановка, создавшая условия для технических прорывов XVIII в. Устоять против новых «видов», проявивших жизнеспособность, оказалось уже невозможно.
Таким образом, мы вновь приходим к вопросу о том, что являлось причиной таких великих «событий» в истории техники, как промышленная революция, когда мы сталкиваемся с кластерами макроизобретений во многих отраслях. Макроизобретения – это семена, посеянные отдельными изобретателями на социальной почве. Мы не считаем, что поток макроизобретений оставался постоянным от страны к стране и от эпохи к эпохе. Некоторые факторы, определяющие предложение идей, такие как религия, образование, готовность к риску и социальный статус физического производства в обществе, рассматривались в главе 7. Однако дадут ли эти идеи всходы, разумеется, определяется в первую очередь тем окружением, в котором они высевались. Здесь не может быть никаких элементарных объяснений и простых теорем. Трудно представить себе условия, которые были бы необходимыми или достаточными для высокого уровня технологической креативности. Климат, благоприятствующий техническому прогрессу, создается всевозможными социальными, экономическими и политическими факторами, входящими в уравнение. В то же время самого по себе благоприятного окружения может оказаться недостаточно, если не появляются новые технические идеи. Динамика этого эволюционного процесса создает пеструю историческую картину, в которой длительные периоды застоя или очень постепенных изменений иногда перемежаются эпохами лихорадочного прогресса, когда радикальные изобретения и новые технологии появляются со внезапностью, опровергающей мнение о том, что природа не делает скачков.
Глава 12. Эпилог
Профессиональные историки, подобно биологам-эволюционистам, не относятся к изучению истории как к инструменту, позволяющему предсказывать будущее. И все же, после знакомства с историей технических достижений возникает искушение задуматься над тем, продолжим ли мы получать «бесплатные завтраки» или же в конце концов придем к тому стационарному состоянию, которое уже столетия, пугая нас, предсказывают экономисты. Шумпетер (Schumpeter, 1942) не испытывал сомнений на этот счет. «Технические возможности, – утверждал он, – это неисследованное море, и нет никаких оснований ожидать, что темп роста производства сократится вследствие их исчерпания» (Schumpeter, 1942, p. 118). Десять лет назад один из учеников Шумпетера выказал озабоченность тем, что Соединенные Штаты приближаются к чему-то вроде технической зрелости и что технические возможности начинают истощаться (Scherer, 1984, p. 261–269). В том, что касается не одних лишь Соединенных Штатов, а глобальной экономики в целом, я не вижу признаков такого истощения. За последние десять лет в
