Европейская гражданская война (1917-1945) - Эрнст О. Нольте
Так, одного из наиболее упорных противников большевизма, Бориса Савинкова – в прошлом он был знаменитым террористом-эсером, а затем, при Керенском – товарищем военного министра – в 1924 году заманили в Советский Союз, где он рассчитывал войти в прямой контакт с организациями сопротивления. После ареста Савинкова состоялся зрелищный процесс, где он сознался в своей разносторонней активности, к которой относился даже план создать во время советско-польской войны освободительную армию из русских военнопленных. Немного позднее при невыясненных обстоятельствах он совершил в тюрьме самоубийство.
Вероятно, его конец находился в связи с существованием одной из своеобразнейших организаций сопротивления, так называемым ТРЕСТом, который возник из контактов между неким офицером-эмигрантом и советским чиновником по фамилии Якушев. Эта организация состояла из многочисленных царских офицеров и представителей бывших партий, ббльшая часть коих занимала влиятельные должности и преследовала цели свержения режима. Вскоре были установлены связи с ведущими эмигрантами; эта организация представила немало доказательств своих знаний и влияния, но всегда стремилась отговорить эмигрантов от преждевременных действий, так как утверждала, что шансы на захват власти стопроцентные. Лишь в 1927 году выяснилось, что Якушев после упомянутого первого контакта был арестован и перевербован лично Дзержинским. Так ГПУ удалось разоблачать множество внутренних врагов и одновременно отговаривать эмигрантов от действий. Это продолжалось недолго: до тех пор, пока ГПУ не сумело похитить и "убрать" самого активного из эмигрантских офицеров, генерала Кутепова.
Однако же, возникла и противоположная тенденция – из-за того, что коммунистическая партийная оппозиция после своего официального исключения из партии в 1927/28 годах приняла характер сопротивления, когда, например, Лев Троцкий, который прежде на своих собраниях едва ли мерился силами с "бандами фашистских вредителей" – как он их теперь называл8 – или Христиан Раковский в местах своей ссылки организовали оживленную переписку, стремясь сформировать нелегальную сеть приверженцев. Но вскоре троцкистам заткнули рот, и тысячи их сторонников отправились в лагеря, где составляли ядро весьма активного и бурного сопротивления до тех пор, пока для политзаключенных еще продолжали существовать остатки привилегий. Однако же очень многие рано или поздно перешли на сторону победоносных сталинистов подобно тому, как множество меньшевиков и, прежде всего, весь "Бунд", за несколько лет до этого примкнули к большевикам.
Несколько иной характер носило сопротивление некоторых национальных меньшинств против направляемых из Москвы тенденций централизации: под жестокой рукой Сталина оно вскоре перестало подавать признаки жизни; совершенно иначе складывалось, в первую очередь, сопротивление крестьян экспроприации и коллективизации: временами оно напоминало чуть ли не гражданскую войну, хотя и в высшей степени одностороннюю и продолжавшуюся до тех пор, пока она не затихло в результате депортаций и голодной смерти многих миллионов крестьян.
Сообразно этому Сталин, в ходе "большой чистки" подвергая децимации партию и армию, стремился создать впечатление, что в Советском Союзе имеется мощное и решительное сопротивление режиму. Но поведение высших офицеров и даже партийных лидеров не позволяет сделать вывод, что они замышляли заговоры и занимались приготовлениями к свержению режима. Скорее, о них можно недвусмысленно сказать, что они "шли как овцы на заклание". За пятнадцать лет Сталину удалось до такой степени подавить все виды институциональной независимости и так подчинить каждого члена общества давлению ожидания в рамках осуществления великих задач или же поставить этих членов общества под контроль, что организаторские или даже публицистические отправные пункты для эффективного сопротивления вообще перестали существовать. Но, пожалуй, эмигранты были правы, утверждая, что, вопреки всевозможной интенсивной пропаганде строительства и единства, после ужасающего опыта коллективизации и "большой чистки" все общество оказалось настолько пронизанным глубокой неудовлетворенностью и -как минимум – смутным беспокойством, что из них возникли бы всесокрушающие ожесточение и ненависть, если бы железная хватка режима хоть на миг ослабла. В финскую войну опросы советских военнопленных дали тому живые подтверждения. Напрашивался вывод, что хотя в сталинском Советском Союзе не существовало ни оппозиции, ни сопротивления, там, пожалуй, имелись все предпосылки для возобновления гражданской войны с совершенно изменившейся линией фронта.
В Германии гражданской войны в узком смысле не было, и в 1940 году никто всерьез не верил, что если рейх попадет в тяжелую военную ситуацию, дело дойдет до нее. В 1933 году из призыва коммунистов ко всеобщей забастовке могла бы получиться гражданская война, если бы к ним примкнули социал-демократы, но мощь национал-социалистского движения, очевидно, уже казалась СПГ неодолимой; коммунисты же на скорейшее "разорение" гитлеровского правительства надеялись больше, чем верили в успех собственного воззвания. Последние оппозиционные поползновения остальных партий и подавно нельзя называть сопротивлением, и поэтому следует констатировать, что, в отличие от России, в Германии эмиграция возникла раньше, чем сопротивление. Можно заранее предположить, что эта эмиграция от русской отличалась тем, что в нее отправлялись не только по политическим, но и по расовым мотивам. Но в ранней эмиграции расовый фактор все-таки играл лишь незначительную роль, ибо в образе врага, каким был "еврейский марксизм", гораздо более сильное ударение падало на слово "марксизм", так что преследованию подвергались как еврейские, так и нееврейские марксисты. Специфически еврейская эмиграция, по меньшей мере, отчасти являлась, скорее, переселением, соответствовавшим старому постулату сионизма. Следовательно, ранняя эмиграция из Германии совершенно так же, как и эмиграция из России, была в первую очередь политической и литераторско-научной.
Глубину противодействия отдельных партий национал-социализму в количественном отношении можно узнать по процентным показателям, отражающим эмиграцию ведущих групп или же их преследование.
Руководители коммунистов эмигрировали почти полностью, если не были арестованы подобно Эрнсту Тельману или не нашли смерть при попытке нелегальной работы подобно Джону Шеру. События 1933 года поначалу не повлекли за собой ни малейшего духовного кризиса или новых настроений; по-прежнему говорили о "революционной ситуации" и о вине социал-фашистов; нередко по коммунистическим публикациям складывалось впечатление, будто в Германии ничего не изменилось по сравнению с фашизмом Брюнинга или фашизмом Папена.
Казалось, будто поздней весной 1933 года социал-демократы стояли перед расколом партии на эмигрировавшее руководство и оставшихся на родине депутатов – до тех пор, пока запрет этой партии не прервал естественного процесса и очень многие члены германских партий не избрали путь смирения или же стремления выжить. Эмигрировавшее в Прагу
