Европейская гражданская война (1917-1945) - Эрнст О. Нольте
Поэтому поучительная позиция начальника Третьего отдела главного ведомства имперской безопасности, бригаденфюрера СС Олендорфа, от 11 октября 1942 года неслучайно пришлась на военные годы – ведь Олендорф полемизировал с генерал-губернатором и рейхсрехтсфюрером Гансом Франком, который во многих докладах изображал из себя борца за безопасность права и независимость судей – но в принципе аналогичные высказывания могли встретиться уже в мирное время.
Согласно национал-социалистским воззрениям, индивид обретает свое право уже не в изолированном положении по отношению к государству или сообществу, но только вместе с сообществом и в качестве члена сообщества своего народа. Поэтому угрозу для безопасности права ощущает лишь тот, кто не подчиняется связям с народным сообществом из чувства внутреннего долга, но ощущает их как принуждение извне. Влияние политического руководства на деятельность судей могло бы и не иметь места, "если бы юстиция располагала политически и мировоззренчески одинаково ориентированным судейским корпусом". Такие судьи уже не характеризовались бы отчуждением от народа, но были бы в состоянии черпать право из живого народного правоощущения, не капитулируя перед буквой закона и не закрывая глаза на политические требования. И тогда право уже не принадлежало бы касте юристов в качестве своего рода частной собственности, но благодаря учету мировоззренческих и политических требований национал-социализма вновь превратилось бы во всенародное дело.
Однако в отношении современности Олендорф даже в октябре 1942 года констатировал, что такого судейского корпуса, сформированного по мировоззрению, пока нет, а в 1939 году он мог бы делать такие высказывания с еще большим правом. Даже в отношении к праву при всем подобии основной коллективистской посылки два режима в мирное время были скорее различными, чем однородными, но тут – в отличие от культуры – как раз потому, что в Германии лучше сохранились те характерные черты, которые почти во всем мире все еще считались признаками модернизированного общества (Modernitat). Но это следует возводить не к национал-социализму, а к сопротивлению национал-социализму, которое по своему характеру не следует без комментариев сравнивать с сопротивлением большевизму или сталинизму в Советском Союзе.
7 Эмиграция и сопротивление
В широком смысле эмиграция и сопротивление существовали еще в классической древности и в начале Нового времени, тогда как в отношении Средневековья эти понятия, пожалуй, неприменимы; однако же, в более узком значении об эмиграции и сопротивлении речь должна идти лишь тогда, когда в важнейших частях мира сформировались государства Либеральной Системы, почти повсюду превратившиеся в парадигму. В таких государствах протест и "отклоняющееся от нормы" поведение институционально защищены и даже поощряются, а критика правительства поэтому считается не сопротивлением, а оппозицией. Там, где нет сопротивления, не существует и политически обоснованной эмиграции: между 1870 и 1914 годами не существовало групп англичан, французов и немцев, которые жили бы за границей из-за того, что из протеста покинули родную страну ради борьбы с ее правительством. Подобная эмиграция и соответствующее ей, т. е. запрещенное, сопротивление существовало разве что среди русских и, соответственно, в России. Но о таких реалиях и понятиях речь могла идти попросту потому, что мерки прогрессивного Запада прилагались и к России. В самом же узком и подлинном смысле об эмиграции и сопротивлении говорить следует лишь тогда, когда ситуация, при которой была возможна оппозиция, тем или иным образом оказалась вновь возвращена в положение, когда свободное и безопасное волеизъявление в государстве уже недопустимо, поскольку к власти пришла партия, считающая все остальные партии "врагами" и стремящаяся их уничтожить.
Империя российского царизма по своей идее представляла собой патриархальное государство, где воля "самодержца" отождествлялась с общей волей, а безропотная преданность царю со стороны крестьянской массы служила свидетельством того, что идея эта глубоко укоренилась в реальности. Но из обеих столиц – под влиянием западноевропейских идей – распространялись взгляды, все больше ставившие под сомнение единство патриархального государства: сначала их распространяли некоторые части дворянства, а затем – многочисленные представители буржуазии и интеллигенции. Начатки индустриальной революции и развитие социальной дифференциации делали Россию под прикрытием царской цензуры все более похожей на остальную Европу, а после Февральской революции казалось, будто Россия стала самой свободной страной в мире, окончательно переросшей самодержавие и государственную церковь. Ропот и строптивость представителей старого режима не следует называть сопротивлением; все сколько-нибудь значительные политические силы – от октябристов и кадетов до социал-демократов – были едины в своем одобрении революции. Возможно, они и в дальнейшем оставались бы едиными в принципиальных вопросах, если бы ситуация с почти проигранной войной не сыграла столь важную роль в перевороте, и если бы именно эта ситуация не потребовала столь радикальных и чрезвычайно спорных решений.
Когда большевики захватили власть под лозунгом немедленного заключения мира и экспроприации помещичьей земли, то уже вечером 8 ноября в Петрограде образовался "Комитет по защите родины и революции", каковой следует считать первой организацией сопротивления против большевистской "контрреволюции". В значительной части к нему принадлежали члены других социалистических партий, против которых по существу и был направлен октябрьский путч. Между тем, правительство народных комиссаров взяло верх в вооруженной борьбе против этого комитета так же стремительно, как и справилось с попыткой Керенского отвоевать столицу с помощью лояльных ему войск. Критику ведущих большевиков за образование однопартийного правительства следует, скорее, подводить под понятие оппозиции, нежели сопротивления. Но правительственным актом, который в качестве явно выраженной меры преследования с необходимостью создал ситуацию, когда одна из крупных партий вынужденно обратилась к сопротивлению, стал указ, объявивший в 1917 году конституционных демократов вне закона. Первым действием сопротивления, повлекшим за собой жертвы, явилась демонстрация протеста после роспуска Учредительного Собрания: когда режим не только решительно перешагнул границы законности, но и впервые пролил кровь рабочих, которых он, правда, в предшествовавшем акте семантической войны называл "мелкими буржуа". Да и как могли бы не сформироваться центры военного сопротивления, если режим в мае 1918 года – попыткой разоружить чехословаков – сам
