Европейская гражданская война (1917-1945) - Эрнст О. Нольте
Тем не менее, с обеих сторон еще существовали очаги оппозиции и разнообразного сопротивления. Лишенные власти эсеры сыграли значительную роль в подавлении Колчака, а в тылу Деникина вроде бы возникла многопартийная система, из коей были исключены только большевики. В течение продолжительного времени большевики не запрещали одних лишь меньшевиков, которые тоже работали в Советах. Они, однако же, находились под таким сильным давлением и на открытых выборах имели бы столь мало шансов, что выступления ведущих меньшевиков в журналах и брошюрах с крайне резкой критикой большевистской диктатуры были, скорее, актами сопротивления, чем оппозиции. Так в одном из частных писем Мартов писал даже о "чудовищной и воинственной системе азиатского правления"2, которая еще приведет Россию в варварское прошлое, гораздо худшее, чем царское самодержавие. И все-таки Мартов и Дан, Либер и Николаевский воздерживались от решительного шага, каким мог стать переход на сторону белых, что не в последнюю очередь объяснялось тем фактом, что белые войска нередко устраивали еврейские погромы. Поэтому меньшевики и эсеры – несмотря на всю свою оппозиционность и немалое сопротивление – скорее прибавляли весу на большевистской чаше весов, и лишь по завершении гражданской войны были окончательно отправлены в тюрьмы или в ссылки.
Они образовали последнюю группу, примкнувшую за границей к эмиграции, создав ту форму сопротивления, которая уже не могла сложиться на родине, но множеством способов поддерживала связь с имевшимися там импульсами к сопротивлению – например, с помощью журнала "Социалистический вестник", издававшегося в Берлине сначала Мартовым, а потом Борисом Николаевским, многочисленные экземпляры которого еще долгие годы попадали в Россию, находя в ней пылких читателей.
Как общий феномен, русская эмиграция была крупнейшей из всех, какие до сих пор видел мир. В начале двадцатых годов она насчитывала около полутора миллионов человек, и все по политическим мотивам, при непосредственной опасности для жизни, покинули родину, где сотни тысяч их соратников по партии или товарищей по классу были убиты или нашли смерть от голода и холода.
К этой эмиграции принадлежали, прежде всего, лидеры и существенная часть приверженцев всех небольшевистских партий.
Костяк белого движения в России образовывали монархисты; почти все они оказались в эмиграции, причем позже всего – офицеры и солдаты армии генерала Врангеля, которая в ноябре 1920 года оставила Крым и поначалу сохранялась в качестве вооруженной силы в Галлиполи и других местах, поскольку французы медлили с помощью. Дальнейшая судьба этих людей оказалась незавидной: они стали беженцами и были рассеяны по разным странам. Но и жизненные обстоятельства прочих эмигрантов, как правило, были плачевными: в одном лишь Берлине в 1923 году примерно 300 000 русских вынуждены были заниматься самыми примитивными профессиями или искать внешней помощи; немало их умерло от голода.
Либералы в эмиграции стремительно разделились на правую и левую фракции, причем вторая – под руководством Павла Милюкова – постепенно сближалась с левыми эсерами.
Среди эсеров же многие совершенно открыто похвалялись тем, что своей деятельностью в тылу монархистских армий они спасли Россию от реакционного "генерала на белом коне", и потому многие монархисты ненавидели "изменников-эсеров" едва ли меньше, чем большевиков.
Очень много меньшевиков в течение 1917-1918 годов перешло на сторону большевиков, но все-таки Юлий Мартов и узкий круг руководителей всегда противостояли господствовавшей партии. Однако своей критикой меньшевики известным образом даже придавали легитимность большевистскому режиму, а когда они окончательно отправились в эмиграцию, то сохранили по отношению к нему характерную амбивалентность: уже в 1926 году меньшевики требовали признания Советской России де-юре, и потому монархисты, как правило, считали их "полубольшевиками".4
Монархисты же тоже не образовывали замкнутого единства, но подразделялись на дружественную Антанте основную часть под руководством великого князя Николая Николаевича (в Париже) и на, скорее, прогерманское меньшинство под предводительством великого князя Кирилла Владимировича. К этому меньшинству причислялись русские эмигранты в Баварии, вступившие в тесную связь с Максом фон Шойбнер-Рихтером, а впоследствии под руководством генерала Бискупского перешедшие на сторону Третьего Рейха.
Но основной мотивацией для значительной части русской эмиграции была не политическая, а литературная и научная. Весьма стремительно из университетов исчезли целые специальности, как, например, "буржуазная политэкономия" и "идеалистическая философия", а в исторической науке некоторые особенно уважаемые бывшие с большим трудом продержались до начала тридцатых годов. Многие ученые были высланы попросту за свое мировоззрение, как в 1922 году философы Николай Бердяев и Семен Франк. Среди значительных поэтов и писателей тоже многие эмигрировали, среди них – Дмитрий Мережковский и впоследствии получивший Нобелевскую премию Иван Бунин. К внутренней эмиграции причислялись Анна Ахматова и Осип Мандельштам, а иногда и Борис Пастернак; великий лирик Гумилев был в административном порядке расстрелян в ЧК по неправдоподобному обвинению. Но писатели-эмигранты, несмотря на создание многочисленных издательств и важных журналов, не сумели реализовать своей претензии – представлять единственную русскую литературу. 5 Во-первых, западная общественность из-за языкового барьера не относилась к ним с таким уж заинтересованным участием, а во-вторых, некоторые из наиболее значительных писателей остались в России, а часть их даже перешла на сторону революции. Кроме того, в России появлялись новые писатели, быстро приобретавшие известность на Западе (например, Исаак Бабель и Борис Пильняк), и совсем немало эмигрантов в конечном счете вернулось на родину, среди них – Алексей Толстой, который стал высоко ценимым "советским писателем".
Своеобразнейшим феноменом в русской эмиграции была так называемая "смена вех". В 1921 году шесть авторов опубликовали под этим заглавием сборник, в котором подвергли себя резкой самокритике. Они писали, что эмигранты до сих пор руководствовались неверным воззрением, будто большевики – это чуждая русскому народу банда разбойников. Между тем, оказалось, что эта партия спасла Россию от гибели и что она имеет глубокие корни в российском прошлом. Неслучайно, что самый знаменитый генерал царской армии, Брусилов, выразил готовность к службе в Красной армии. Из интернационального учения получилась национальная действительность, и теперь отсюда надо только извлечь вывод, а именно – сменить вехи и вернуться в Россию.
И все-таки это возвращение оказалось незначительным
