Когда разум против тела. О самых загадочных неврологических расстройствах, когда-либо поражавших человеческое тело - Сюзанна О'Салливан
Мы договорились встретиться в ресторане, который выбрал Карлос, в центре Эль-Кармен. Здесь было тихо, внутри стояли пластиковые стулья и столы, покрытые потертыми скатертями лососево-розового цвета. Мы с Каталиной поужинали, дожидаясь прихода Фриды и ее матери. Карлос никогда не ел с нами. На протяжении всего моего пребывания в городе, если только я не отдыхала в своем гостиничном номере, Карлос неизменно держался не дальше чем в нескольких метрах от меня, хотя часто вел себя так тихо, что я почти забывала о его присутствии. Пока мы ждали Фриду, он потягивал воду, наблюдая за мной. Мы были единственными посетителями в ресторане. Каждый раз, когда открывалась дверь, я оглядывалась посмотреть, не Фрида ли это, но обычно это был просто официант. Когда Дженни наконец появилась одна – позже, чем я ожидала, я забеспокоилась, что Фрида передумала.
– Она здесь, – заверила меня Дженни.
Фрида стояла снаружи: она чистила кроссовки, испачкавшиеся после прогулки по городу. Она не хотела встречаться с нами, пока не уберет все следы грязи. Прошло несколько минут, прежде чем она появилась, – ее кроссовки сверкали белизной. Она напомнила мне мою племянницу, у которой точно такие же приоритеты, когда дело доходит до кроссовок: они не могут быть слишком белыми. Зная, что Фрида очень серьезно болела, я испытала огромное облегчение, увидев здоровую девушку с теми же проблемами, что и у любого другого подростка. Кожа Фриды, высокой и стройной, светилась, а ее густые черные волосы блестели.
Последовало быстрое знакомство. К моему удивлению, еще до того как Фрида устроилась на своем месте, Каталина подтолкнула мою тарелку с остатками ужина в ее сторону. Я спросила Дженни, не заказать ли что-нибудь для них, но она сказала «нет». Тем временем Фрида взяла мою тарелку и со смехом принялась поглощать еду. Ничто в том, как она ела или держалась, не указывало на недавнюю тяжелую болезнь. Меня поразило то, как быстро установилось взаимопонимание между Фридой и Каталиной, и я поняла, что мне еще многое предстоит узнать о колумбийской культуре.
Когда Фрида отвлеклась во второй раз, переключившись с грязных кроссовок на еду, я разговорилась с ее матерью. Сначала мы просто болтали о пустяках: о дожде, о пробках, о городе. Фрида, казалось, не слушала. Однажды, когда я чересчур рано задала слишком личный вопрос, Дженни поправила меня: «Позже». Только когда Фрида опустошила тарелку, а ее мать закончила проверять меня, мне сказали, что теперь можно поговорить и о событиях 2014 года. Едва мы коснулись этой темы, по реакции Дженни мне стало очевидно, насколько трудной была их жизнь в течение предыдущих пяти лет. Заплакав, она сказала, что пострадали две ее дочери.
– Я думала, что увижу, как мои дочери умрут прямо там, – сказала она. – Газеты и врачи – они отняли достоинство у моих дочерей. Их называли сумасшедшими.
В 2015 году Национальный институт здравоохранения Колумбии опубликовал результаты подробного эпидемиологического исследования, согласно которым вспышка была вызвана массовым психогенным заболеванием (МПЗ) – так сейчас официально называют массовую истерию. Этот ярлык сильно ударил по семьям – все родители позже будут говорить о том же.
– Мне жаль, – сказала я.
Я посмотрела на Фриду, но она, казалось, нисколько не расстроилась. На самом деле она с интересом оглядывала меня с ног до головы, пока ее мать говорила.
– Ничего, если Фрида сама расскажет мне свою историю? – спросила я Дженни.
Такова особенность тех интервью: я должна была просить родителей позволить девушкам самостоятельно рассказать свою историю. Когда я задавала этот вопрос, матери и отцы охотно выдвигали своего ребенка на первый план, но никогда не предлагали этого сами. По моей просьбе Дженни замолчала, а Фрида отодвинула тарелку и уставилась на меня еще пристальнее.
– Откуда вы родом? – спросила она, меняя направление разговора.
Я ответила и попросила ее записать свое полное имя в моем блокноте. Оказалось, что девушку звали не Фридой, а Фринией. Но она настаивала, чтобы ее называли Фридой, потому что предпочитала это имя.
– В честь Фриды Кало, – сказала она и добавила: – Потому что я люблю ее.
Фрида Кало была ее героиней. Смена имени оказалась удачной: именно живопись стала ключом к выздоровлению.
– Ты знаешь, где началась вспышка? В какой школе? – спросила я, мне было интересно, знала ли она нулевого пациента.
– Это началось в моей школе, в классе моей сестры, по соседству с моим.
В последующих беседах девушки называли другие школы в качестве отправной точки. И рассказы о вспышках, и сами симптомы, как правило, развиваются по мере распространения подобных болезней. Важно знать истории, которые циркулируют в обществе, даже если они не более чем слухи, потому что, как и угроза звукового оружия, они являются движущей силой этого феномена. Память – штука сложная; а истории развиваются в процессе многочисленных пересказов. Мне пришлось смириться с тем, что не все из сказанного будет точным. Но пострадавшие и их семьи правдиво описывали собственный опыт, и именно к этому я стремилась – к точному описанию того, каково это – быть участником истории. Личный опыт девушек и их семей стал движущей силой ситуации, пусть даже то, что они мне говорили, было не совсем правдой.
Фрида вспомнила, что болезнь началась в очень жаркое время года, и девушки уже некоторое время жаловались на смутное недомогание.
Она училась в смешанной школе, но в целом девочек было больше, чем мальчиков. Окна в классе ее сестры не открывались как следует, поэтому временами в тесном помещении, где сидело 50 учеников, становилось невыносимо жарко.
Одним липким, неприятным днем в классе Фриды послышались необычные звуки, доносившиеся из соседнего помещения. Ученики выглянули в коридор и с удивлением увидели, как девушек выносят из класса. Позже Фрида узнала, что одна ученица жаловалась на то, что не может дышать, и ее беспокойство все нарастало, пока она, по-видимому, не упала в обморок. Почти сразу же еще 15 школьниц упали в
