Сталинские кочевники: власть и голод в Казахстане - Роберт Киндлер

Патерналистские сети выстроили общество голода. Часто они базировались на родстве и принадлежности к одному клану, но также формировались и на основании этнических признаков, землячества или политических предпочтений. Во всех районах, находящихся под угрозой голода, возникали сети, бравшие в свои руки снабжение и распределение продовольствия и других ресурсов[1118]. Участие в них являлось почти обязательным условием, чтобы пережить голод[1119]. Голодал тот, кто выпал из сетей выживания или так и не сумел найти к ним ходы. Они отгораживались от внешнего мира, их члены делали всё, чтобы преградить или, по крайней мере, затруднить посторонним доступ к подконтрольным им ресурсам[1120]. Способность местных деятелей воспрепятствовать проникновению беженцев от голода (чужих) в собственную структуру была вопросом жизни и смерти. Из всех районов Казахстана ОГПУ сообщало о случаях придерживания продовольствия, раздачи его своим людям или продажи на базаре по завышенным ценам[1121]. Результат всегда получался один: обособление от голодающих помогало выживанию людей, организованных в сети распределения. Поэтому, например, члены одной партийной ячейки в Тургайском районе постановили выдавать жителям своего аула по 600 г «продовольственной помощи» в день, тогда как беженцам из других аулов полагалось 4 кг в месяц, то есть по 135 г на день[1122].

Направленный в тот же Тургайский район, который у товарищей в Алма-Ате всегда слыл особенно отсталым, эмиссар докладывал, что распределение скота и продовольствия здесь монополизировано отдельными родами. Сильные роды посадили в местные органы управления своих активистов и коммунистов, отрезав от ресурсов более слабые группировки. Поэтому члены последних первыми умирали от голода. Как во многих других случаях, одни казахи пользовались своим преимуществом перед другими казахами[1123]. Нечто подобное происходило и в прочих местах. В августе 1932 г. в одном ауле Урдинского района умерли от голода семь колхозников. Они несколько раз тщетно просили помощи у аулсовета. Но их просьбы отклонялись, поскольку они не принадлежали к роду остальных жителей аула. Оба партийца, заведовавших распределением скудных запасов, решили обеспечивать только членов собственного клана[1124]. «Байская верхушка», утверждалось в справке ОГПУ, захватила советские учреждения и правления колхозов, а «получив в свои руки такое мощное оружие экономического давления на родичей враждебного рода… доводила членов слабейших родов до вымирания». Кроме того, добавляли чекисты, воровство приобрело широкие масштабы в качестве элемента клановых конфликтов и «используется как средство экономического разорения одним родом другого»[1125].

Руководство в Алма-Ате очень старалось объяснить развал хозяйства главным образом «вредительством» таких местных группировок, которые якобы годами действовали против интересов государства и своих колхозов. Примером в данном отношении может служить дело колхоза «Первое Мая» в Акбулакском районе. Здесь группу руководящих товарищей обвинили в том, что они вели «контрреволюционную» деятельность, прилагая все усилия к уничтожению поголовья скота, порче урожаев и поломке инвентаря. На самом деле их прегрешение заключалось в первоочередной заботе о себе и своих семьях. После ареста обвиняемые признались, что делили между собой все отпускавшееся колхозу из района: «Несмотря на то что были бедняки колхозники, которые умирали от голода, — мы им ничего не выдали». Вдобавок члены группы присваивали хлеб при взвешивании урожая и подделывали документы. Поскольку в колхозе подобные махинации не могли долго оставаться тайной, они запугивали остальных колхозников, заставляя их молчать. Тем не менее по этому делу были осуждены в общей сложности 14 человек, шесть из них приговорены к расстрелу, остальные к заключению, часть — на большие сроки[1126]. Ради защиты от столь драконовских наказаний партийные работники организовывались в сети, структурно приспособленные к тому, чтобы отстаивать интересы «государства» так, как они считали целесообразным и полезным. Собственное самоуправство функционеры всегда оправдывали с помощью риторики классовой борьбы и формулировок, соответствующих актуальной партийной линии. Их личные враги при этом становились «контрреволюционными элементами» и «эксплуататорами», их клановые междоусобицы именовались борьбой с «бандами» и «беспорядками».

С началом голода вражда между конкурирующими сетями и кланами усилилась, а захват одной из сторон ключевых постов существенно затруднял её противникам доступ к иссякающим ресурсам[1127]. Для проигравших это могло иметь тяжёлые последствия, как довелось узнать в начале 1933 г. нескольким функционерам Аральского района, которые чуть не умерли с голоду, после того как конкуренты в аппарате полностью вытеснили их из снабженческих структур[1128]. Подобная маргинализация целых групп могла быть результатом давних конфликтов. В Чубартауском районе противостояли друг другу два больших клана — туленгеты и кереи. Туленгеты, на чьей территории находился кочующий «районный центр», держали в своих руках все важные должности в районе, пока кереи в 1932 г. не ухитрились перенести райцентр к себе и не начали соответственно завоёвывать аппарат. После ареста части «старого руководства» в связи с убийством одного местного функционера ситуация накалилась. Теперь все интриговали против всех[1129]. Чем завершился конфликт, неизвестно, да и не столь важно. Главное, что местные кадры погрязли в бесконечной борьбе за власть, пока люди вокруг мёрли как мухи. В Чубартауском районе даже в сентябре 1933 г., когда в других районах голод стал отступать, положение всё ещё было ужасным[1130].

Тот, кто хотел взять верх в борьбе за власть, в средствах не стеснялся. Особенно впечатляющий пример жажды власти продемонстрировал в начале 1933 г. недавно назначенный секретарь Мангистауского райкома Джангазиев. На крайнем западе Казахстана он нашёл идеальные условия для содержания приближённых и клиентов. За несколько недель он посадил полтора десятка из них на важнейшие должности в районе, хотя очень немногие отвечали хотя бы минимальным требованиям к большевистскому функционеру. Нового председателя торговой конторы Кузербаева уже дважды исключали из партии, новый фининспектор Жаленов играл важную роль в правительстве «Алаш-Орды». Остальные имели партийные взыскания за участие в «групповщине» либо сомнительное социальное происхождение. Короче говоря, команде, которую собрал вокруг себя Джангазиев, терять было особо нечего, а в хаосе голодных лет она почуяла свой шанс. Прежних функционеров в ходе «чисток» снимали с постов, обвиняя в различных нарушениях и заставляя судебные органы выносить соответствующие приговоры[1131]. Джангазиев, человек недоверчивый, считал, что лучшее средство от заговоров и предательства — как можно более постоянный контроль. Он обязал всех ответственных работников района участвовать в беспрерывных заседаниях райкома и его отделов. Никто не смел отсутствовать на этих мероприятиях, которые длились иногда дней по десять. Таким образом, Джангазиев прочно держал бразды правления в своих руках,