Ханское правосудие. Очерки истории суда и процесса в тюрко-монгольских государствах: От Чингис-хана до начала XX века - Роман Юлианович Почекаев
Новый везир с триумфом вернулся в султанат и попытался вступить в должность. Однако многочисленные эмиры, не поехавшие к Бату и в итоге лишившиеся своих постов, не признали новые назначения: они выступили против ат-Туграи, заявив, что лишь султан Сельджуков имеет право назначать сановников такого уровня. Поскольку именно эмиры контролировали и администрацию, и армию, новоявленному везиру и его спутникам было нечего им противопоставить, кроме ярлыков, выданных далеким золотоордынским правителем. Шамс ад-Дин ат-Туграи был схвачен и вынужден был отказаться от своих претензий на высший государственный пост. В результате он сохранил жизнь, но уже более не добился везирата. Фактическую власть в стране захватил вышеупомянутый эмир Каратай, который назначил на высшие посты в государстве (включая и везира) своих верных сторонников, а сам, довольствуясь титулом атабека, оставался фактическим регентом султаната вплоть до своей смерти в 1254 г. [Cahen, 2001, p. 180; Yildiz, 2006, p. 217].
Как видим, степень признания сельджукскими султанами и эмирами распоряжений Бату порой зависела от того, насколько они соответствовали интересам анатолийской элиты. В результате правителю Золотой Орды не удалось навязать Сельджукам в качестве высших сановников не слишком влиятельных и популярных эмиров (см. также: [Yildiz, 2006, p. 237]).
Тем не менее подобная позиция сельджукской знати вовсе не означала, что они отказались признавать Бату своим сюзереном, что и продемонстрировали несколькими годами позже. В 1251 г. новым монгольским ханом был избран Мунке, который, подавив заговор, организованный против него членами семейств Чагатая и Угедэя, расправился и с их сторонником Эльджигитаем, наместником Ирана. В итоге вся полнота власти в Западном Иране и Закавказье вновь перешла к Байджу[96], который активизировал свои действия и в отношении Сельджукского султаната, обложив его дополнительными налогами помимо той дани, которая отправлялась Бату.
Именно это стало причиной очередного обращения сельджукских султанов и сановников к золотоордынскому правителю, к которому в 1253 г. было направлено посольство во главе с эмиром Фахр ад-Дином Абу-л-Хайратом Али с жалобой на то, что Байджу превышает свои полномочия и взимает дополнительные налоги с верных вассалов[97]. По мнению С.Н. Йилдиз, одним из формальных аргументов в рамках этой жалобы могло стать утверждение, что Байджу не признавал и облагал налогами вакфы, хотя их неприкосновенность гарантировали и ханы Монгольской империи, и сам Бату.
Бату тщательно исследовал ситуацию и принял решение в пользу Сельджуков – есть все основания полагать, что не только в связи с обоснованностью аргументов посольства, но и из желания в очередной раз указать Байджу его место в монгольской имперской иерархии. По крайней мере, наместник Ирана воспринял решение джучидского правителя именно так, и, согласно Ибн Биби, когда сельджукские послы с триумфом возвращались домой через его владения, он сказал им: «Несомненно, мой убыток принесет вам злополучие» (цит. по: [Шукуров, 2001, с. 156]). Однако привести свою угрозу в исполнение ему удалось лишь после смерти Бату в 1256 г.
В 1254 г. султан Изз ад-Дин Кей-Кавус II достиг 19-летнего возраста, и это стало основанием для повторного вызова его к сюзерену с целью официального утверждения на троне. Однако, как и в первый раз, он испугался ехать. Во-первых, только что умер его покровитель и фактический регент эмир Каратай. Во-вторых, не пользуясь популярностью среди подданных (поскольку не участвовал в делах управления, предпочитая проводить время в развлечениях), он не без оснований опасался, что если покинет страну, то его владения немедленно захватит его брат-соперник Рукн ад-Дин Килич-Арслан IV. В результате он вновь отправил в поездку своего представителя – самого младшего из братьев Алла ад-Дина Кей-Кубада II [Bar Hebraeus, 1932, p. 422; Cahen, 2001, p. 274; Yildiz, 2006, p. 221–223].
Повторилась та же история, что и в случае с поездкой Рукн ад-Дина в 1246–1249 гг.: первоначально миссия направилась к Бату, который перенаправил ее к хану Мунке, а тому предстояло уже от своего имени подтвердить статус и властные полномочия сельджукского султана. Однако результат поездки для главы посольства оказался несколько иным: уже отправив брата в поездку, Кей-Кавус II заподозрил, что он, как и другой брат несколькими годами ранее, захочет получить от сюзерена право на самостоятельное единоличное правление[98], и приказал эмирам, сопровождавшим Кей-Кубада II, отравить его по дороге [Запорожец, 2017, с. 359; Melville, 2009, p. 56][99]. Согласно одним источникам, он был отравлен на пути туда, по другим – на обратном пути, уже на границе султаната [Рубрук, 1997, с. 175][100]. Однако, полагаем, следует отдать предпочтение первой версии: Вильгельм де Рубрук, посланец французского короля Людовика IX к хану Мунке, во время своего пребывания в Каракоруме видел «послов турецкого султана», при этом не упоминал среди них представителя правящего рода Сельджуков[101].
Избавившись от одного брата, Изз ад-Дин Кей-Кавус II постарался точно так же решить проблему и со вторым соправителем. Между братьями начались боевые действия, в результате которых Рукн ад-Дин был схвачен и помещен в крепость под стражу [Bar Hebraeus, 1932, p. 422; Qazwini, 1913, p. 110] (см. также: [Запорожец, 2017, с. 359–360; Melville, 2009, p. 56])[102].
Отметим, что Бату в эти события не вмешивался: во-первых, именно Кей-Кавус был тем султаном, которого он в свое время утвердил на престоле, во-вторых, как известно, в последние годы жизни его отношения с Каракорумом осложнились, и ему, скорее всего, было просто не до проблем Сельджукского султаната (см.: [Yildiz, 2006, p. 192])[103]. В результате Изз ад-Дин Кей-Кавус стал единоличным правителем вплоть до 1256 г., когда умер Бату и нойон Байджу под предлогом задержки выплаты дани вторгся в султанат, освободил и вновь возвел на трон Килич-Арслана IV.
Подводя итоги нашего исследования, отметим, что Бату в 1240–1250-е годы являлся фактическим сюзереном Сельджукского султаната, однако его властные полномочия в отношении этого вассального государства имели свои особенности. С одной стороны, как правитель западного крыла Монгольской империи и глава рода Чингисидов, он имел право выдавать ярлыки об утверждении султанов и высших сановников в их достоинстве, а также, как показал наш анализ, расследовать дела, связанные с преступлениями против лиц, которых он лично облек доверием (как в деле Шамс ад-Дина Исфахани), либо споры вассальных правителей с другими представителями монгольской администрации (как в деле о превышении Байджу своих полномочий в налоговой сфере).
С другой стороны, пределы полномочий Бату зависели от того, имелся ли в Каракоруме хан или нет: если трон Монгольской империи был занят, то все назначения, сделанные Бату в вассальном
