Повседневная жизнь русского средневекового монастыря - Елена Владимировна Романенко
Преподобный Дамиан Юрьегорский (в миру Диомид Иерофеевич) пришел в Соловецкий монастырь в возрасте пятнадцати лет помолиться. В монастыре ему понравилось, и он решил остаться. Три года юноша трудился в келарской и прочих службах. В Житии не говорится, где он жил: в монастыре или вне его, но ясно, что не в монашеской келье. Когда Диомиду пошел девятнадцатый год, он пришел к игумену Антонию и со слезами попросил постричь его. Игумен облек юношу в иноческий образ с именем Дамиан. И только тогда благословил жить с искусным и совершенным старцем – иеромонахом Иосифом Новгородцем.
Правда, как и всегда в жизни, бывали исключения. Они допускались, если игумен видел особую избранность желавшего поступить в монастырь. Преподобный Антоний Сийский, будучи еще мирским человеком, пришел в обитель преподобного Пахомия Кемского. Игумен принял его и повелел жить в своей келье, чтобы самому научить послушника монашеской жизни. Но такие случаи были большой редкостью. Более того, уставная грамота святителя Макария, архиепископа Новгородского, строго запрещала игуменам иметь у себя келейников из мирских людей; в игуменской келье могли жить только чернецы[150].
Интересные правила приема новых людей в монастырь существовали в обители самого Антония Сийского. Если брат хотел поступить в монастырь, то он «бил челом» игумену наедине. Игумен сообщал о новопришедшем соборным старцам. Старцы смотрели на брата, и если он им нравился, то игумен благословлял брата ходить по кельям старцев и просить их принять его в обитель. Но если пришелец не нравился монастырскому собору, то его по кельям не посылали. А игумен вежливо отказывал ему в таких выражениях: «Довольно у нас, господин, ныне братии. Число исполнилось»[151].
Похожий обычай был принят в скиту Нила Сорского с той только разницей, что в монастырь преподобного Нила принимали не мирских людей, а иноков, уже потрудившихся в общежительных монастырях. Когда приходил в скит новый монах, настоятель и старцы собирались все вместе в одной келье и испытывали терпение пришедшего, задавая ему всякие неприятные вопросы. Так они поступали не со злобы, но проверяли, сможет ли брат жить с ними в скиту, а тем более один в келье. Если инок проходил это испытание, то некоторое время он жил в келье настоятеля, а затем по очереди у всех монахов скита. Каждый инок рассказывал ему, какие искушения приходится терпеть в этой лесной пустыни. Только после такого испытания новый монах принимал окончательное решение остаться или уйти.
Когда в монастырь принимали новичка, намеревавшегося стать монахом, то над ним совершался особый чин, который не был посвящением в монашество – постригом, но содержал в себе особое прошение о том, чтобы Господь укрепил нового брата в его намерении. Чин совершался так. Братия собиралась в храме, священник начинал по обыкновению: «Благословен Бог Наш», клирос пел начальные молитвы, после которых братии раздавались свечи. Далее клирос пел тропарь: «Яко посреде ученик своих прииде Спасе, мир дая им, прииди к нам и спаси нас». На «Славе» следовал тропарь храму и на «Ныне» – Богородице: «Молитвами, Господи, всех святых и Богородицы, твой мир даждь нам, и помилуй нас яко един щедр». После этих молитв новый брат творил один поклон Святым вратам, другой – на правую сторону Святых врат, третий – на левую. Потом, повернувшись лицом к братии, кланялся клиросам и игумену. Тот, положив на его голову молитвослов, произносил: «Господу помолимся» и читал молитву, которая заканчивалась прошением к Богу о новопришедшем. Игумен молился, чтобы Господь сохранил доброе намерение брата, защитил его от зависти и злобы, благословил все его «входы и исходы», научил, как потратить нажитое в миру богатство на благие дела[152].
В монастырях существовал еще особый, промежуточный, чин – рясофорные монахи. Эти послушники носили монашескую одежду – рясу и камилавку, которые получали во время своеобразного малого пострига, но они при этом не давали монашеских обетов. Чин пострижения в рясофор проходил так: желавший его принять перед началом литургии благословлялся у игумена, который спрашивал его: «С усердием ли и многодуховным смотрением (рассуждением) хочешь это принять?» Дав утвердительный ответ, послушник трижды кланялся перед Царскими вратами, а также игумену и братии. После часов начинался чин пострига. Читались начальные молитвы, псалмы, молитвы этого чина. После чего игумен, взяв ножницы у новоначального, постригал ему волосы крестообразно, говоря при этом: «Брат наш постригает власы главы своея, во имя Отца и Сына и Святаго Духа». Братия в ответ пела «Господи, помилуй». После игумена новоначального постригала еще и братия: с пением 50-го псалма ему на голове выстригалось так называемое «гуменцо» – венец от верха до полуглавы, что символизировало собой терновый венец Христа. Чин заканчивался тем, что игумен одевал послушника в рясу и камилавку и читал наставления из Апостола. Во время чтения все монахи подходили к новопостриженному и целовали его.
Ряса, которую получал рясофорный послушник, в древнерусском обиходе называлась еще «однорядкой», «свиткой», а в псковских монастырях – котыгой. Эта древняя монашеская одежда (современный подрясник) представляла собой греческий хитон, передняя сторона которого разрезалась на полы для удобства движения. Само слово «ряса» в переводе с греческого означает вытертую, невзрачную одежду из дешевой и грубой материи, чем она и отличалась в свое время от мирского хитона. Слово «камилавка» переводится как «непомерный жар», так называли шапку, защищавшую голову от солнца. Спустя пять или шесть столетий сложно себе представить, как выглядела древняя иноческая камилавка. Скорее всего, она была похожа на тот вязаный «колпачек», который сохранился в числе вещей Кирилла Белозерского. Это маленькая шапочка из овечьей шерсти, вязанная по кругу. В XVI веке камилавку чаще называли скуфьей, то же название она имеет и в настоящее время, но ее современная форма появилась только во времена патриарха Никона.
В Житии Кирилла Белозерского есть эпизод, позволяющий предположить, что будущий святой (в миру его звали Косма) первоначально был пострижен по рясофорному чину. Путь в монастырь преподобного Кирилла был долгим и сложным. Монашество он принял уже зрелым человеком, в возрасте около 40–45 лет, несмотря на то, что с юности мечтал быть иноком[153]. Препятствием к постригу стали, как обычно, жизненные обстоятельства. Родители святого скончались во время морового поветрия, оставив малолетнего сына на попечение своему родственнику Тимофею Вельяминову, который был окольничим московского князя Димитрия Донского (исследователи считают, что Косма приходился родственником
