Повседневная жизнь русского средневекового монастыря - Елена Владимировна Романенко
Однажды Евфросин пошел во «внутреннюю пустыню» (уединенное место за несколько поприщ от монастыря), где имел обыкновение молиться. Заметив это, Конон решил, что наступил его час. Спрятав топор под мантию, он быстро пошел за святым. Догнав его в лесу, он преградил ему дорогу. Схватив за котыгу (свитку), он занес топор над головой Евфросина. Но поскольку все в нем клокотало от ярости и гнева, он решил поглумиться над преподобным: «Эта голова твоя, монах-лихоимец, сейчас запросто отнята будет, и душу твою извлеку из тебя, а место это станет твоим гробом. Скажи ты мне, окаянный, отдашь ли мое серебро?»
Преподобный попытался успокоить разгневанного монаха: «Укротись, брат, Бога ради, оставь ярость и гнев. Цело твое серебро лежит, с тех пор, как отдал его нам, и скоро возвращу его в твои руки. Помнишь ли, что сразу, видя тебя, не хотел я брать серебра твоего? Более того, не говорил ли я тебе: если хочешь, оставайся здесь без серебра, терпя с нами (трудности монашеского жития. – Е. Р.), Бога ради? Пойдем сейчас вместе в монастырь с любовью, но будь осторожен, чтобы из братии никто не узнал о крамоле, бывшей между нами в этой пустыни»[140].
Вернувшись в монастырь, святой сразу, даже не заходя в свою келью, позвал эконома и велел отдать деньги Конону. Тот, поклонившись святому, покинул обитель. Некоторое время он жил в другом монастыре, но здесь его посетил тяжкий недуг: он ослеп. И тогда Конон понял, что болезнь эта – наказание за тяжкое оскорбление, нанесенное святому. Он вернулся в монастырь преподобного и, припав к ногам Евфросина, раскаялся в содеянном и пообещал отныне безысходно жить в его обители в полном послушании.
Преподобный Евфросин с радостью принял его и сказал: «Бог да простит тебя, брат. С этого дня оставайся с нами смиренными, как и сам хочешь, потому что я всегда хотел спасения для твоей души». Преподобный достиг главного: дав человеку увидеть меру его падения, он отвратил его от погибельного пути.
Так тихо и разумно, хотя и с риском для жизни, святой Евфросин разрешил этот конфликт. По словам биографа святого, он и на других, гневливых людей, оказывал умиротворяющее воздействие одним своим внешним видом: «Мысль их сокрушалась и буйство сердца таяло, как воск».
Остальная же братия монастыря очень любила своего настоятеля и слушалась его беспрекословно. Однажды преподобный заблудился «во внутренней пустыни» и сутки не мог найти дорогу в обитель. День близился к концу, а святой не возвращался. Все иноки после вечерни разошлись по лесу в поисках преподобного. Вернулись уже за полночь, но так и не нашли его. После заутрени они опять искали своего настоятеля. Когда к вечеру преподобный вернулся в обитель, то увидел, что все монахи собрались вместе и озабоченно обсуждали, что предпринять. Настоятеля встретили упреками: «Почему, отче, многую печаль сотворил нам вчера днем и сегодня ночью?»[141]. Но Евфросин не обиделся на эти вопросы, потому что в словах своих монахов он услышал пережитую тревогу и искреннее беспокойство, сменившееся настоящей радостью.
Преподобному Дамиану Юрьегорскому меньше повезло с братией. Это был подвижник чрезвычайно трудной судьбы. Гонения и тяжкие оскорбления сопровождали его в течение всей жизни. Когда святой жил в Соловецком монастыре у старца Иосифа, тот поведал ему о своих духовных чадах – Василии Кенозерце и других иноках, которые жили в глубине острова, никому не известные, и подвизались здесь как отшельники. Этот рассказ сильно поразил будущего преподобного, и он отправился на их поиски. После долгих блужданий по острову Дамиану удалось отыскать некоторых подвижников, и с тех пор он стал проводить с ними много времени в духовных беседах.
Однажды, подражая их подвигам, он 40 дней бродил по острову без еды и питья. Монастырская братия нашла его умирающего в лесу под деревом. На носилках Дамиана принесли в монастырь и заставили съесть хлеба с солью и выпить квасу, после чего он пришел в себя. Некоторое время монах тайно продолжал ходить к пустынникам и носить им пищу из монастыря. Но когда братия узнала об этом, началась настоящая война против Дамиана, и он был вынужден покинуть обитель. Переправившись на карбасе на материк, он поселился у Кенозера. Однако местные жители, которые били здесь зверя и ловили рыбу, стали гнать преподобного. Они сожгли его карбас и келью. Самого избили до полусмерти, сказав напоследок: «Если не уйдешь отсюда, убьем тебя»[142].
Изгнанный старец ушел на реку Онегу и здесь случайно повстречал ярославского купца Надею Светешникова. Купец заставил Дамиана рассказать о своих злоключениях, после чего пошел к кенозерскому судье и пригрозил, что сообщит обо всем государю. Местные жители испугались и стали просить преподобного вернуться, тот поселился на Юрьевой горе близ озера Водло. Когда-то здесь была деревня, но она запустела из-за «хлебной скудости». Через некоторое время к преподобному собралась братия и при помощи московских благотворителей был устроен монастырь.
Место было скудное, и братия часто голодала и роптала на святого. Но всякий раз, с большим трудом, удавалось накормить монахов и погасить конфликт. Однако преподобного ждали еще более тяжелые испытания. Как-то в его монастырь патриарх Филарет прислал в ссылку опального старца по имени Феодосий. По каким-то причинам тот невзлюбил святого и однажды, выбрав удобный момент, сказал ему: «Пойдем в пустынь!» Дамиан, ничего не подозревая, отправился с ним. В лесу Феодосий сбил его с ног, стал избивать, а потом душить. Решив, что преподобный умер, он затащил его под дерево и вернулся в монастырь. Придя в себя через некоторое время, святой Дамиан с большим трудом дошел до своей кельи. Увидев его в монастыре живым, Феодосий испугался и, упав ему в ноги, стал просить прощения, умоляя никому не рассказывать. Преподобный обещал, сказав ему: «То дело бесовское, а не твое»[143].
Прошло немного времени, но Феодосий не успокоился. Теперь он стал смущать новопостриженных иноков и подбивать их уйти из монастыря. Однажды братия работали в лесу, рубили лес. Феодосий вырезал на бревне изображение лица игумена Дамиана и стал бить бревно шелыгами, издеваясь над преподобным. К тому же он
