Беженцы - Боб Мур

левые, обвиненные в подрывной деятельности. Как юридический термин, «политический беженец» был создан по образцу либерального опыта XIX века. Соответственно, идеальный тип, лежащий в основе его определения, – это человек, которому угрожает преследование и уголовное наказание в его родном государстве из-за его или ее политической деятельности. Термин также подразумевал, что просители убежища должны одобрять политический порядок и доминирующую систему ценностей Швейцарии. В XIX веке такое соответствие было почти само собой разумеющимся, поскольку большинство беженцев спасались от автократии и монархизма и с энтузиазмом приняли либеральную демократию Швейцарии. Но к 1930-м годам это уже было не так, поскольку к тому времени политическими беженцами становились в основном люди, подвергавшиеся преследованиям за свои левые убеждения. Многие из них, оказавшись в безопасности, возобновили антифашистскую борьбу, присоединились к подпольным организациям и участвовали в нелегальной деятельности, например переправляли подпольную литературу и беженцев через границу в нацистскую Германию и обратно. На протяжении 1930-х годов немецкие дипломаты жаловались, что швейцарцы потворствуют и поддерживают деятельность, враждебную новому режиму. Опасаясь дипломатических осложнений, швейцарское правительство запретило беженцам любую политическую деятельность и в целом не приветствовало присутствие антифашистов в изгнании. В итоге лишь в период с 1933 по 1945 год очень немногие беженцы получили право на политическое убежище – не более 650 человек. Однако неизвестное число коммунистов и социалистов никогда не пытались легализоваться и жили в подполье благодаря поддержке швейцарских товарищей и сетей солидарности.

Согласно указу от 31 марта 1933 года, беженцы, спасающиеся от расовых преследований, лишались права на политическое убежище. Это положение не менялось до июля 1944 года, когда федеральное правительство признало, что все евреи находятся в смертельной опасности. Однако и до этой даты дискриминационная категоризация еврейских беженцев периодически вызывала внутренние разногласия. Различные правительственные ведомства считали такое отношение к евреям по сравнению с политическими беженцами неоправданным перед лицом немецких реалий. Тем не менее в конечном итоге узкое определение политического беженца всегда брало верх. Как следствие, евреи рассматривались как «эмигранты» или транзитные беженцы и имели право только на получение так называемого разрешения на терпимость – документа, действительного максимум шесть месяцев и продлеваемого только при особых обстоятельствах. Эмигранты подвергались такому же обращению, как и любые другие иностранцы, возвращение которых не гарантировалось, а их прошения о предоставлении убежища должны были утверждаться Федеральной полицией по делам иностранцев – ведомством, основной целью которого было предотвращение «наводнения Швейцарии иностранцами» и процедуры которого не были выстроены таким образом, чтобы признать особую уязвимость евреев или других беженцев, которые не могли представить доказательства политических преследований в нацистской Германии. Не были готовы чиновники и к работе с категорией иностранцев, нуждающихся в особой защите. Антисемитские настроения, присущие Швейцарии с самого начала ее существования, когда она была озабочена проблемой иностранного проникновения, еще больше уменьшали шансы еврейских беженцев найти понимание их сложного положения. В отличие от нацистского расизма, швейцарский антисемитизм не имел биологических оснований, а опирался на укоренившиеся религиозные и культурные предрассудки. Местные антисемиты отрицали, что евреи, особенно восточноевропейского происхождения, обладают способностью и желанием ассимилироваться в швейцарском обществе. В межвоенный период еврейские иммигранты были главной мишенью различных политических усилий, направленных на то, чтобы держать иностранцев на расстоянии. В то же время они были объектами политики, которая боролась с внутренним антисемитизмом, применяя антиеврейские меры. Ее парадоксальное обоснование проистекало из убеждения Ротмунда, что «иудаизация» Швейцарии (по его мнению, чрезмерное еврейское присутствие и влияние) вызовет антисемитизм среди самих швейцарцев. Однако в эти годы численность еврейского населения никогда не превышала 0,5 % от общего числа жителей Швейцарии.

Прибытие первой волны беженцев из Германии также совпало с введением в действие в 1934 году федерального закона Швейцарии об иностранцах (Bundesgesetz über Aufenthalt und Niederlassung der Ausländer, Закон о пребывании и поселении иностранцев). Этот закон, принятый тремя годами ранее и известный под аббревиатурой ANAG, узаконил концентрацию организационных компетенций, которые до этого момента не имели надлежащей правовой основы. В то же время он устранил лазейки, позволявшие ранее делать многочисленные кантональные исключения в вопросах иммиграции, и в целом ужесточил контроль федеральных властей над иностранцами, в том числе беженцами и эмигрантами. Положения ANAG касались всех вопросов, связанных с временным или постоянным проживанием иностранцев, включая разрешение на работу и предпринимательскую деятельность. Что касается беженцев, то закон укрепил краеугольные камни швейцарской политики предоставления убежища, особенно принцип, согласно которому людей принимают только на том основании, что они находятся в стране транзитом. Поэтому главная цель властей – не дать просителям убежища осесть и погрузиться в швейцарское общество. Федеральное законодательство, например, запрещало эмигрантам и беженцам приобретать недвижимость. Оно также запрещало им открывать собственные предприятия или устраиваться на работу. Власти допускали исключения только на очень жестких условиях и после консультаций с профессиональными организациями. Организации, мнением которых обычно никто не интересовался, вдруг стали претендовать на значительное влияние на принятие официальных решений, как это видно на примере Швейцарской ассоциации писателей. Изгнанные журналисты и авторы после запрета в нацистской Германии часто стремились опубликовать свои тексты в швейцарских журналах и газетах. Для этого им требовалось предварительное разрешение, которое зависело от мнения профессиональной ассоциации. Стремясь защитить интересы отечественных авторов, Швейцарская ассоциация писателей придерживалась ограничительных рекомендаций и не раз осуждала беженцев, которые пытались обойти запрет, используя псевдонимы.

Беженцы в большей степени, чем другие иностранцы, подвергались жесткому давлению в плане соответствия. Работа без разрешения, участие в политической деятельности или помощь другим беженцам в незаконном пересечении границы могли привести к аннулированию вида на жительство. В довоенное время высылки были частым явлением, и основания, на которых они осуществлялись, часто были пустяковыми. Протекционизм на рынке труда также приводил к тому, что беженцы попадали в зависимость от агентств помощи. Федеральное правительство отказывало в финансовой помощи на содержание беженцев, если она расходовалась не на их трансмиграцию, а иностранцы, обращавшиеся за государственной помощью, рисковали быть высланными. Чтобы избавить просителей убежища от подобных мер, агентства помощи брали на себя финансовую ответственность за поддержку беженцев. Уже в 1933 году власти возложили эту обязанность на крошечную еврейскую общину Швейцарии, а затем и на другие ассоциации. Вскоре расходы превысили возможности большинства агентств помощи. В ответ на хронический финансовый кризис федеральные власти ввели в 1941 году «налог солидарности» – весьма проблематичный налог на имущество состоятельных беженцев в пользу организаций беженцев.

Евреи Швейцарии оказались в особенно трудном положении: на их плечи легло тяжелое финансовое и моральное бремя. Будучи крошечным меньшинством, стремящимся к респектабельности, они не могли противостоять официальным требованиям, но по мере того как число