Простовещи. История мира через легендарные товары и любимые продукты - Сергей Сергеевич Минаев
Cахар на курорте
Cахар, прежде чем покорить Новый Свет, совершил еще одну остановку – известные среди россиян-туристов Канарские острова и португальская Мадейра с радостью приняли рождающуюся сахарную промышленность. Вместе с ее рабами.
Выращивание тростника сулило золотые горы любому. Но у европейцев была проблема – сахарному тростнику было холодно даже в Италии, что уж говорить об остальной Европе. Вопрос поставлен ребром – где взять подходящую землю? Когда европейцы нашли новые теплые девственно чистые края, стало понятно, что они отдадут эти земли под сахар. Поэтому, когда наступил век Великих географических открытий, европейцы отлично понимали, что им делать с этой новой землей. Отправляясь в Новый Свет, первооткрыватель Америки Христофор Колумб взял с собой и сахарный тростник. Для проверки.
Рождение массового рабства
1493 год – дата, когда в Америке начали выращивать тростник. Оказалось, что на Карибских островах выращивать пшеницу и ячмень не только нерентабельно, но и невозможно – климат и почвы не подходили. Зато вот бананы и сахар там отлично прижились. Родные для сахара индийские джунгли крайне похожи на условия Кариб. Сахарные плантации разворачиваются на Эспаньоле – острове, который потом станут называть Гаити. Время расцвета этого острова еще не настало – он станет центром сахарного производства лишь к XVII веку уже под французским правлением.
Испанцы, несмотря на развитый миф об их кровожадности (продукт англо-голландской пропаганды XVII века), зверьми отнюдь не были. Более того, Испания первая среди других европейских держав предложила отменить рабство. Королева Изабелла Кастильская сразу обозначила, что не допустит рабской эксплуатации индейцев. Вместо этого появилась система, которую назвали энкомьенда. В переводе с испанского – попечение или покровительство.
Но адекватным решением проблемы рабства это не стало – на местах индейцев продолжали нещадно эксплуатировать. На господина, хозяина плантаций, наложили обязанность приобщать нехристианских работников к «Свету Божьему» и европейской культуре, но вопросы труда часто упускались из виду, если некому было о них напомнить.
Испанскую корону это не устроило. Были приняты законы, которые полностью запретили рабскую эксплуатацию индейских народов. Плантаторы лишились своей рабочей силы и решили по старому обычаю поднять восстание против короля. Но Средние века давно закончились. Королевские войска подавили восстание, а лидеров восставших казнили. Индейцы больше не рабы. Сахарная индустрия испанцев продолжила хронически страдать от нехватки рабочих рук. И тут возник вопрос, кто будет работать на плантациях.
Решение «подсказали» соседи-португальцы – можно завозить рабов из Африки. Этот способ использовался еще на Мадейре, но тут у черной рабочей силы появилось еще одно преимущество.
Индейские племена, которых португальцы, в отличие от испанских коллег, в рабство забирали, всегда могли взять и сбежать в родные джунгли. Индейца в бегах на родной земле найти было трудно. Африканцы были чужими для этой земли людьми, бежать им было некуда. Проводя аналогию, оказавшийся на тонущей лодке пловец-индеец возьмет и прыгнет за борт, а вот белый и черный пассажиры плавать не умеют и воды боятся.
Испания хоть и не ассоциируется с массовым завозом рабов, но за счет своего размаха и могущества, ей удалось привезти в Новый Свет 22 % всей темнокожей рабской силы.
Заметим, что рабство в Европе после падения Западной Римской империи считалось немного устаревшим. Никаких серьезных возражений насчет рабства не возникало, но в Северной Европе оно не было экономически оправданным. В Средиземноморье ситуация была другой. Рабство не везде, но использовалось, а рейды за рабами были излюбленным занятием торговцев-мореплавателей из Генуи и Венеции. В то же время идея об эксплуатации себе подобных вызывала скорее отторжение. Христианство рабство не запрещало, но прививало дух «равенства и братства перед Богом».
Но вот когда речь заходила об иноверцах, такой принцип работать уже не мог. Неожиданно, но Библия в создании расистских принципов косвенно помогла. Там рассказывается история про Сима, Хама и Иафета. Эти три сына ветхозаветного Ноя были родоначальниками различных людских рас. Хам, будучи настоящим «хамом», увидел своего отца голым, рассмеялся и позвал своих братьев на это посмотреть. За это неуважение к отцу его и прокляли вместе с его родом, из которого и рождается черная раса. Более того, в книге Бытия в отношении одного из сыновей Хама, Ханаана, существует следующая цитата: «Проклят Ханаан; раб рабов будет он у братьев своих». Чем не серьезный аргумент для сторонников дискриминации темнокожих.
На самом деле Ханаан – родоначальник доеврейского населения, проживавшего на территории Палестины, а остальных братьев на такое не проклинали, но машину морального обоснования рабства нельзя было остановить. Знакомство с черной цивилизацией Западной Африки, которая находилась на более низком уровне развития, лишь подогревало веру в собственное превосходство. Постепенно эта позиция трансформируется в отношение «черный – не человек, а товар, скот». В советской экранизации романа Жюля Верна «Пятнадцатилетний капитан» герой по имени Негоро представляется как «Себастьян Перейра – торговец черным деревом». Рабы числились таким же товаром, как древесина.
Все это было бы невозможным и даже ненужным, если бы в XVII веке в мире не сложилась так называемая «треугольная торговля». Сначала торговцы из Европы отправлялись к берегам Западной Африки. Там они продавали текстиль, порох и оружие, а у местных правителей закупали рабов. Затем они везли невольников в европейские колонии в Новом Свете, где их продавали, а на вырученные средства покупали колониальные товары – в первую очередь, сахар или производимый из сахара ром. Этими товарами потом торговали в Европе.
Схема была крайне выгодной: в середине XVII века африканский раб стоил 3 фунта стерлингов, а его продажа в колониях приносила в семь раз больше – около 20. К концу XVIII века баланс несколько изменился – покупка «черного дерева» стоила 20 фунтов, но «маржинальность» упала в два раза – перепродавали их по 75 фунтов. Переводя на современные деньги: раб из Африки в XVII веке стоил 360 тысяч рублей, а спустя 150 лет – 1,5 млн рублей. При такой зашкаливающей доходности после пары-тройки рейсов через Атлантику можно было сколотить капитал на всю оставшуюся жизнь. В этом деле главное было быть максимально предприимчивым.
Таким был и Люк Коллингвуд – владелец рабовладельческого судна «Зонг». В ноябре 1781 года работорговец приказал выбросить за борт 132 раба. Причина простая – он хотел получить за них деньги от страховой компании. В трюме оставались другие невольники, поэтому он заявил, что из-за нехватки воды был вынужден сбросить человеческий балласт, чтобы спасти корабль и остальных рабов.
Страховая компания отказалась возмещать убытки, но отнюдь не из-за гуманизма. Выяснилось, что рабы болели и их смерть по естественным причинам не была бы признана страховым случаем. Поэтому выгоднее оказалось их просто утопить и тем самым нажиться на крови.
Важно понимать, что европейцы занимались отловом рабов чужими руками. Прибрежные африканские государства и народы устраивали набеги на своих врагов ради получения рабов для продажи. Четыре миллиона потенциальных рабов погибло еще на стадии транспортировки из-за бунтов, побегов и адских условий перехода.
Это был удар не только по демографии Африки, но и по экономике. Исследователи часто пишут на тему «ресурсного проклятия» – положения, когда государство, которому очень повезло с ресурсами, прекращает развивать остальную экономику. Африканские страны стали жертвой именно такого «проклятия».
Наиболее ярким примером становится королевство Конго. Из прибывших в Новый Свет рабов почти 40 % были из региона близ этого государства. Конго не имело развитого производства, зато за счет поставок оружия из Европы смогло создать относительно современную армию и использовало ее для рейдов за рабами. Похожим путем пошли и другие государства побережья. Рабство напрочь убило необходимость Африки в развитии: все ушло в жертву примитивной бизнес-модели: забрать у соседа сына и продать его белым, чтобы
