От любви не умирают - Валентина Николаевна Кадетова

Всё это ошеломляло, вынуждало отступиться от привычных представлений и попробовать до конца разобраться, понять, осмыслить. Она не могла отложить книгу в сторону, потому и решила взять её с собой.
Людмила перевернула несколько страниц, поймала себя на том, что читает она не так, как нужно, что мысли плывут совсем в другом направлении, и, положив книгу рядом, прислонилась к окну и закрыла глаза.
— Разрешите, пожалуйста, посмотреть вашу книгу, — мужчина, который сидел напротив и на которого Людмила сначала не обратила никакого внимания, приветливо улыбаясь, смотрел на Людмилу. — Вы ведь, как я понял, сейчас читать не собираетесь?
— Смотрите, пожалуйста. Только это не Агата Кристи и не Чейз.
Мужчина сделал разочарованный вид:
— Ах, как жаль! Но что поделаешь? Придётся в таком случае довольствоваться Иваном Алексеевичем.
Позже Людмила со стыдом вспоминала это своё «не Агата Кристи и не Чейз»: мужчина оказался университетским преподавателем литературы.
Он развернул книгу и начал читать. До самого Гомеля они не перемолвились ни единым словом. Когда поезд остановился, мужчина помог Людмиле выйти из вагона, проводил их с Лёшкой до троллейбусной остановки и… попросил у неё номер телефона.
«Как это всё банально», — подумала Людмила и неожиданно для себя самой произнесла:
— Хорошо, но я назову свой номер только один раз. Если запомните, позвоните. Если нет, то ничего не поделаешь.
Геннадий — так звали нового знакомого Людмилы — номер запомнил и стал звонить ей. Он не настаивал на встрече и вроде ничего особенного не говорил, но Людмила постепенно привыкала к его звонкам и даже начинала скучать, если несколько дней не слышала голоса Геннадия.
Однажды он не звонил почти две недели, и Людмила почувствовала какую-то непонятную тревогу. Когда же, наконец, услышала шутливое «добрый вечер, мадам», обрадовалась и вздохнула с облегчением. Геннадий сказал, что он «чуток прихворнул, но сейчас здоров, как Илья Муромец» и что он приглашает Людмилу с сыном на природу.
— Да вроде ещё холодновато на природу, — ответила Людмила. — Может, лета дождёмся?
— Хорошо. Вот сейчас съездим, потом уже и лета дожидаться будем. Завтра я к вам заскочу. Только адрес мне свой назовите, мадам, не то я заблудиться могу.
Лёшка, услышав, что «один знакомый приглашает на загородную прогулку», недовольно взглянул на Людмилу:
— Не хочу я знать никаких твоих знакомых! Не хочу, чтобы ты снова плакала! Думаешь, я не помню? Никуда мы не поедем. Ты мне обещала, что теперь всегда будем жить только вдвоём. Обещала?
— Сынок, но ведь никто пока не собирается жить втроём. Однако ты же уже почти взрослый. Вот ещё несколько лет, ты начнёшь самостоятельную жизнь и уйдёшь. А я останусь одна.
— Я от тебя никуда не уйду. Я Алексей, а не Виктор, — не понимая, что делает Людмиле больно, выпалил Лёшка.
Людмиле долго пришлось уговаривать сына, пока тот согласился поехать.
Они вышли на улицу. Геннадий подвёл их к машине, открыл дверцу:
— Прошу вас, господа!
— Я думала, что у тебя нет автомобиля, раз ты дизелем ездишь.
— А где ты видишь автомобиль? — улыбнулся Геннадий. — Ты имеешь в виду это корыто на колёсах? Его пора на что-либо более достойное менять, да всё руки не доходят. Вот выберу время, и мы вместе поищем кое-что получше. И Алексей нам поможет. Не так ли?
Лёшка, с трудом удержав улыбку, отвернулся к окну. Весёлый нрав нового знакомого пришёлся мальчику по душе, и с лица его постепенно начали сходить настороженность и хмурость. А где-то через час Лёшка с неприкрытым восхищением смотрел на Геннадия: мало того, что он из своего «корыта» достал много интересных вещей, так он, оказывается, умел всё на свете: и с одной спички костёр разжечь, и шашлыки жарить, и рыбу ловить, и вкуснейшую уху готовить, очень смешные истории про своих студентов рассказывать. Людмила смотрела на них обоих и, пожалуй, впервые за эти три года одиночества, ощутила в своей душе гармонию и умиротворение. Да, что бы ни говорили про независимость и самостоятельность современной женщины, она, как и сотни лет тому назад, остаётся всё такой же беззащитной, и каждая, даже самая эмансипированная, втайне мечтает увидеть рядом с собою Его, самого сильного, самого надёжного, к чьему плечу можно было бы приклониться и от кого не надо было бы прятать свою слабость. Людмила вдруг почувствовала, как она устала от безнадёжного ожидания, от мучительных мыслей о своей несчастливой любви. Конечно, Геннадий не сможет заменить ей Виктора, но ведь Виктора не сможет заменить и никто другой. В её душе уже никогда не возродится то испепеляющее, что было к Виктору. Может, это и к лучшему. В конце концов «много рек начинается шумными водопадами, но ни одна не бурлит и не пенится до самого моря». С Геннадием ей надёжно и спокойно. Да и детей у него нет.
Так рассуждала Людмила, и, когда Геннадий предложил ей «руку и сердце и корыто на колёсах», она пообещала подумать.
* * *
Виктор с женою вернулись с вокзала. В квартире царила непривычная тишина. Только сейчас, когда отошли свадебные хлопоты, закончились сборы и проводы, Виктор ощутил, что сегодня он расстался и со своей младшей дочерью, считай, навсегда. Теперь и у неё, как и у Алёны, своя семейная жизнь. Где ему, отцу, будет принадлежать ой как мало места. Таков закон судьбы. Так было и будет всегда. Дети всегда покидают своих родителей. И незачем обижаться. Сейчас в их с Катериной квартире будто в той сказке: «Жили-были дед и баба». Дед и баба. Виктор и Катерина. Ну, вот и пришло то время, которого ты, Виктор Ефимович, боялся. Совсем невесело. А если к тому же та баба опостылевшая, то и вообще печально.
Вишь ты, «опостылевшая»! А тебе не об этой, поистине опостылевшей, а о той, другой, любимой и желанной всё ещё думается! Это на пятом десятке-то! Да, ему нет ещё и пятидесяти, а жизнь закончена. От любви не умирают… А без неё не живут. Разве можно назвать жизнью это серое существование, где нет и уже не предвидится никакой радости. Были бы дети рядом, такие мысли в голову не полезли бы. Дети. Или Людмила. Как она там? Вспоминает ли? Хотя достоин ли он её воспоминаний? За три года так ни разу и не увидел её. Сердцем рвался, сотни раз хотел бросить всё и уйти к ней, единственной, кого он любил в своей жизни, и… сдерживал себя порой изо