От любви не умирают - Валентина Николаевна Кадетова
Вскоре пришла Катерина. Она собрала ужин и (такого раньше никогда не было) поставила на стол бутылку водки. Ужинали всей семьёй. Даже Светлана ела с аппетитом. Катерина, наливая в рюмки водку, промолвила: «Ну, давай выпьем за то, чтобы у нас всё было хорошо».
Она только приблизила рюмку ко рту, потому что вообще почти не пила, а Виктор неожиданно для себя выпил почти половину бутылки. И сразу же улетучились все тревоги и сомнения. Жизнь показалась очень простой, а Катерина — не такой уж и плохой женщиной. Как бы там ни было, она — мать его детей.
Ночью Катерина пришла к нему. И Виктор не повернулся к стене, как делал это последние годы их совместной жизни…
Но когда утром он открыл глаза и увидел рядом Катерину, ему захотелось пойти, куда глаза глядят, хоть на край света, только бы не видеть её довольной улыбки, не слышать её голоса. И он встал и пошёл. На кухню. Достал из холодильника не допитую накануне бутылку водки и в несколько глотков опорожнил её.
* * *
Настасья старалась лишний раз не выходить на улицу. Ей чудилось, что она со всех сторон слышит шёпот недоброжелателей, смеются над ней и её Людой. А страшнее всего было встречаться с Ольгой. Та не шептала, а кричала, казалось, на весь мир:
— Ну что? Где твоя шалашовка? Нарадовалась? А теперь пусть кукует со своим щенком. А мой Витя, слава Богу, в тепле и в достатке с женой да с детьми родными. Живут — не наживутся! Глядят друг на друга — не наглядятся. А твоя иссохнет и сдохнет! Будет знать, как чужого мужика отбивать!
Настасья в ответ ни разу ни одним словом не отозвалась. Конечно, она нашла бы, чем заткнуть мерзкий Ольгин рот. Но Люда в последний свой приезд очень просила: «Мамочка, терпи, молчи, пожалуйста! Пусть она хоть землю грызёт, молчи!»
И Настасья молчала. Только сердце чернело. Боже! Святой и праведный! За какие грехи ты послал моей дочери такую горькую долю? И красы у неё хватает, и ума. Нет только счастья. Чем же она провинилась? Мало ли людей сходятся — расходятся! А там, глядишь, и находят своё. На Люду теперь смотреть страшно: исхудала так, прямо светится. Пробовала утешать её:
— Да не убивайся ты так! Переживёшь! Не ты первая, не ты последняя! А его пусть Бог покарает самой страшной карою.
— Никогда, мама, ты слышишь, никогда не говори о нём плохо! — в Людмилиных глазах было столько решимости, что Настасья поняла: не утешить, не убедить. Остаётся надеяться только на время. Вылечит только время. Люда любит его, «повжика» этого лупатого. Было бы там что любить. Тряпка, а не мужчина. Оно, может, и хорошо всё было, если бы Ольга не вмешивалась. И зачем лезет? Неужели они сами не разобрались бы? Для Насти невелика честь иметь такую сватью, как Ольга, но что сделаешь, если их дети полюбили друг друга? Разве этого мало? Кому-кому, а Настасье это известно. Она со своим Николаем душа в душу жили. Только вот рано покинул её, и сейчас некому ей на свою беду пожаловаться.
* * *
За окном нудное осеннее ненастье. Унылые, с посиневшими лицами люди, беспомощные в своей оголённости деревья. За почерневшую от сырости ветку зацепился обрывок какой-то жёлтой тряпки, и эта никчёмная пародия на кленовый лист уже не первый день болтается в промозглом воздухе прямо напротив Людмилиного окна. Сбросить бы её как-либо с дерева, чтобы не портила нервы. А, впрочем, пусть болтается. Скоро стемнеет, и её не будет видно. А потом наступит ночь. И снова Людмилино воображение одну за одной начнёт рисовать картины, от которых будет бешено стучать сердце и приливать к вискам кровь.
Столько времени прошло, а она всё никак не может найти себе места. Боже мой! Да сколько же можно издеваться над собой! Да пропади он пропадом вместе со своей дорогой жёнушкой! Трус! Предатель! Он сломал ей жизнь, опустошил душу. Она ненавидит его… хочет ненавидеть. Нет, надо что-то делать. Хватит заниматься мазохизмом. Надо идти к людям. Не с понедельника, а буквально с завтрашнего дня она начнёт новую жизнь. Завтра она вместе с Лёшкой поедет в гости. К двоюродной сестре Зое. Хотя нет: глядя на Зоину семейную идиллию, Людмила ещё острее ощутит свою неустроенность. Лучше уж к старой своей подруге Нине. Они вместе росли, в школе за одной партой сидели, в одном вузе учились и до этой поры не держали друг от дружки секретов. Нина в деревню редко приезжала: её приезды не очень нравились брату, который после смерти матери поселился в родительском доме и подозревал Нину в претензии на этот дом.
Только, конечно, сначала надо Нине позвонить. И пусть простит их бабушка Настя, но завтра они не приедут в деревню.
* * *
— Ну, проходите, гости мои дорогие! И как это вы надумались? — Нина, ни на минуту не прерывая разговора, сразу же начала накрывать стол. — Лёшка, иди включи телевизор. Сейчас Толя прибежит, будете вместе играть. Людка, это же сколько времени мы с тобой не виделись? А? Тут уже и выпить не грех.
Нина достала из холодильника бутылку с яркой этикеткой:
— Полусухое красное. Врачи рекомендуют. Ну, рассказывай, как ты? Замуж больше не собираешься? А может, надо было тебе не разводиться со своим так называемым бизнесменом? Как-никак отец твоего ребёнка. Пусть бы погуливал. Лишь бы деньги в дом приносил.
— Нина, да он же ребёнка с другой женщиной прижил!
— Так у них, бизнесменов, даже такого уровня, как твой Антон, заведено несколько любовниц, а то и семей иметь. Ну и фиг с ним! И тебе хватило бы. Или снова большой любви захотелось?
Нина налила в фужеры вино и села за стол.
— Она, может, и есть, эта самая любовь. Не зря же о ней столько книг написано да песен спето.
