Сопротивляться бессмысленно - Юлия Резник
Вот сейчас они обменяется контактами. Он позвонит. Или напишет, кажется, нынешняя молодежь предпочитает общаться так. Затем последует приглашение на кофе, которое Сабина с радостью примет. Ведь… почему бы и нет? Она никому ничего не должна. Она, мать его так, свободна. А я… Черт, кто я? Хозяин собаки, с которой она мне иногда помогает? Неудавшийся друг? Тупо бывший?
Пряник с визгом прыгает в сугроб, Саби опять смеётся. Что-то отвечает парню. Тот усмехается, глядя на неё с интересом.
Холодное, едкое чувство поднимается откуда-то изнутри. Я даже не понимаю, на кого злюсь… На себя, на него или на весь этот долбаный мир без разбора на составляющие?
Сделав пару шагов вперёд, я спускаюсь по склону и чуть громче, чем нужно, зову:
— Ко мне, Пряник! Иди к папочке…
Щенок взвизгивает и стрелой мчится ко мне. Сабина оборачивается. На лице ни капли раскаяния. Хотя с чего бы ему там взяться? Она ни в чем перед тобой не виновата, осел!
Парень говорит что-то ей на прощание, одаривает меня любопытным взглядом и уходит. Я успокаиваюсь. Кажется, до обмена контактами дело не дошло. И можно выдыхать. В попытке осознать, как я докатился до такой жизни, опускаюсь на корточки, чешу Пряника за ухом. Он бьёт лапами по снегу, норовит облизать мне лицо длинным розовым языком. Несколько раз мы его ловили за поеданием чужих фекалий, поэтому от этой нежности я не без отвращения отказываюсь.
— Фу, Пряник! Нельзя…
Пес делает вид, что не знает такой команды. И набрасывается на меня с еще большим усердием. Саби хохочет. Плюхается прямо в снег рядом с нами.
— Ты чего так долго? Видишь, как он соскучился! — мягко спрашивает она. Я бурчу что-то невнятное. Про работу и пробки… А внутри всё жжёт. Не от мороза и не от ветра. От осознания того, как легко кто-то другой может войти в её жизнь, если я буду тормозить.
— А ты?
Обидевшись, что я отказываюсь от его «поцелуев», Пряник переключается на Сабину. Та со смехом от него отбивается, и потому действительно не понимает, да…
— Что я?
— Ты соскучилась?
Ее смех резко обрывается. В глазах мелькает растерянность, растерянность сменяется недоверием, недоверие — такой ранимостью, что мне хочется себя уебать с ноги за то, что так долго мял яйца.
— Очень, — сипит, обхватывая колени руками.
— Я тоже, — усмехаюсь, отводя прилипшие к ее щеке волосы. — Пойдем? Не сиди на холодном. Тебе еще детей рожать.
Хочется сказать «мне», но я прикусываю язык, боясь тупо ее спугнуть. Это мне тридцать пять. А ей двадцать три только. И дети, наверное, последнее, о чем она думает в таком возрасте. И это еще одна сложность, нестыковка… Еще один момент, где нам потребуется компромисс.
Саби кивает. Доверчиво протягивает мне ладошку. Я рывком возвращаю ее в вертикальное положение. И увожу за собой. Щекой чувствую, как она на меня пялится. Но когда к ней поворачиваюсь, Саби отворачивается и частит, забивая болтовней наметившуюся паузу:
— Забыла рассказать. Представляешь, Пряник утащил у голубей хлеб, а те на него налетели, начали отбивать… Этот не испугался. Стал их гонять, нарезая круги. И так громко лаял, ты бы слышал!
— Я так понимаю, для этого ему пришлось расстаться с добычей?
— А?! Ну, да, — Саби смеется, стирая со лба испарину.
Боже, я дурак. Я такой дурак! У меня же от нее в голове кружится…
— Ты совсем замерзла. Надо горячего чая обязательно выпить…
— О, нет. Я не могу. Уже поздно, а мне до дома через эти пробки век добираться.
— Ну, ты уж не преувеличивай. Здесь ехать — всего ничего.
— Ой, ты же не знаешь… Я переехала!
— Куда? — Я останавливаюсь. Она — тоже. Несколько секунд просто смотрим друг на друга. Я, видимо, дольше, чем нужно. Она, не дождавшись реакции, выдыхает, словно оправдываясь:
— Поближе к универу. Все равно я не могла жить в той квартире. Ну, ты понимаешь. Да и… Зачем мне такие хоромы? С ними одни растраты. Снимать рядом с универом дешевле.
— А с деньгами что думаешь делать?
— Положу под процент. — Пожимает плечами. — Я бы и рада от них избавиться, но не могу. Если у Лизки случится рецидив, они, конечно же, понадобятся.
Я никак не комментирую ее слов. Просто смотрю. Потому что в этот момент весь мой скепсис, вся прежняя осторожность, весь анализ — рушатся. В этом вся ее суть — жертвовать собой ради других. И с этим, блядь, нужно что-то делать.
— Ты сумасшедшая, — выдыхаю я даже с какой-то злостью.
— Сто процентов! Ты только сейчас это понял?
И снова она смеется. Но на этот раз ее смех другой — спокойный, уверенный. Как она сохранила себя после пережитого ужаса? Сколько же в этой девочке стойкости! Она опережает меня на шаг. Я смотрю, как подпрыгивает Пряник, как двигаются её плечи под этой несуразной, скрывающей всю ее курткой оверсайз, как на ее темных волосах тает снег… И понимаю, что вляпался. По уши. И если сейчас не скажу, не сделаю, не решусь — никогда себе не прощу этой трусости.
— Саби, а давай ты не будешь никуда ехать?
— А?
— Говорю, оставайся у меня. У нас… В смысле… — господи, никогда же не страдал косноязычием, а тут… Мысли хаотично мечутся. И все их застилает вот какое внезапное осознание. Ей, наверное, тоже нужны гарантии. Желательно железобетонные. Если я действительно все для себя решил, что мешает мне их прямо сейчас ей дать?
— С ночевкой? У тебя опять командировка, что ли? А как же Новый год?
— Да при чем здесь командировка?
— Не знаю… — окончательно теряется Сабинка. — В прошлый раз я оставалась у тебя, когда ты улетал.
Ну, да. Было дело. Что ж так сложно-то?
— Я тебя замуж зову. Ты как? Согласна?
Нет, я не думал, что она с визгом бросится мне на шею. Я вообще ни о чем не думал, потому что правильное и честное по отношению к ней решение пришло, как всегда, внезапно! Но ее реакция меня все же удивила. Саби шагнула ко мне, стащила перчатку и потрогала лоб ладошкой.
— Ты не заболел?
— А что, по-твоему, здоровый я не могу сделать предложение любимой девушке?
Сабина растерянно моргает. Хмурится. Все сильней и сильней…
— Можешь, конечно. Только я не понимаю, зачем эта спешка?
— Потому что я знаю, чего хочу? — вздернув брови, накидываю очевидное.
— Или не даешь себе передумать.
— С чего бы мне передумать? — завожусь я все сильнее.
— Давай начистоту… Я не самая
