Побочный эффект - Ольга Вечная

Лифт ждать долго, и мы летим к лестнице.

- Почему послали вас сообщить?

- Потому что я ничего не делаю. И мы не знали, где вас искать. Арина побежала в ординаторскую, а Анна Никитична кинулась растаскивать.

- Господи. Охрана что? Вы сами-то не ранены?

- Они оба едва живые, бросьте, какая охрана. Я переживаю, как бы они не прикончили друг друга. Извините, что так вломилась. Нужно было постучать, но я была уверена, что кабинет пустой.

Сестра вручает антисептик, и мы по очереди сбрызгиваем руки. Эккерт заходит в палату первым.

- День добрый, господа! Вы серьезно решили подраться в больнице? - Его тон холоден и отрывист. - Ани, перчатки. Каталку! УЗИ! Здесь массивное кровотечение.

Кошкин корчится на полу, на повязке растекается пятно, и она становится алой за считаные секунды. Видимо, шов разошелся. Санитарки в панике отступают. Его оппонент, бледный как простыня, жмется в угол, прикрываясь подушкой.

- Я его убил? Убил?!

Не успеваю понять, это радость победы или горечь раскаяния, потому что на прикроватном мониторе тревожно скачут цифры давления и сатурации.

- Давление падает, сатурация проседает, - вырывается у меня. И прежде чем осознаю, я прижимаю к ране ладонь, пытаясь остановить кровотечение.

- УЗИ! - вновь командует Тимур, а заполучив переносной аппарат, быстро скользит взглядом по экрану. - Свободная жидкость в брюшной полости, объем большой. Кровит сосуд. - Его голос становится стальным. - Готовьтесь к экстренной лапаротомии!

Господи.

Сестра влетает с каталкой, и мы всей бригадой перекладываем Кошкина. Повязка моментально темнеет. Черт. Черт. Времени нет. Я чуть сильнее прижимаю ладонь, чувствуя жар и липкость.

*****

Каталка с грохотом выкатывается из палаты, медсестры буквально бегут, расчищая дорогу. Кошкин бледнеет на глазах, его губы становятся синюшными. Я продолжаю прижимать повязку, не отрывая взгляда от монитора переносного УЗИ.

Тимур констатирует:

- Давление продолжает падать.

В ушах звенит, сердце колотится. На секунду ловлю встревоженный взгляд Елены у поста.

Эккерт отдает приказы:

- Зал номер два! Экстренная лапаротомия! Две дозы крови первой группы на переливание.

Его спокойствие контрастирует с нашим бегом, и это держит в тонусе.

- Мы не успеем найти Орлова.

- Сама в операционную. Поможешь? Я возьму на себя.

Если он умрет. Морозец по коже.

*****

Спустя два с лишним часа мы заканчиваем операцию и протокол. Вываливаемся в коридор, пропахшие антисептиком и прижженной тканью. Кошкин уже на каталке для перевода в реанимацию: показатели стабилизированы, но он все еще бледен.

- В одиночную палату его! И посадите рядом охранника! Только убедитесь, что охранник с ним не в контрах! Черт его дери! - Последнюю фразу Эккерт буквально рычит.

Я впервые вижу, чтобы он ругался в стенах больницы.

У меня все еще ступор от переизбытка адреналина. Вот вам и клиника по увеличению писюнов. Легкая работенка. Не обремененная лишней ответственностью. Еле с того света вытащили!

- Все отдам за брусничный морс. Два стакана, - выдыхаю я.

- Возьмите и на меня тоже.

Молча пройдя по коридору, мы расходимся по раздевалкам.

Спустя десять минут пьем морс в ординаторской. По-прежнему молча. Эккерт как обычно занимает подоконник, откуда лучший обзор, я украдкой бросаю на него нежные взгляды.

- Что вы хотите мне сказать? - вздыхает он.

- Это была прекрасная работа.

- Спасибо. Надо же. Я польщен.

- Вам спасибо. Мало того, что вы прекрасно сложены, вы еще и ответственный, талантливый хирург.

- Прекрасно сложен? - переспрашивает Тимур, явно заинтересовавшись.

- Вы ведь не просто так продемонстрировали мне свою форму.

- Вообще-то на меня срыгнул грудничок на плановом осмотре, я поднялся переодеться.

- Да бросьте. Что вчера, что сегодня - вы пытаетесь показать мне себя во всей красе.

Он буквально каменеет, резко поворачивает голову и впивается в меня взглядом, как удав в жертву.

- Я пошутила, - примирительно улыбаюсь.

ТээМ забавно, практически по-человечески закатывает глаза. Немного расслабляется и снова отворачивается к окну.

- Вчера в зале вышло не очень красиво. Мы неправильно друг друга поняли.

- Я не хотела вас обидеть. Разумеется, я не думаю, что вы пытались меня... соблазнить. Это было бы смешно.

- Почему смешно?

- Потому что слишком банально. Тогда некоторые мои друзья оказались бы правы: вы взяли меня на работу не из-за моих умений, а чтобы поиграть.

- Они вам точно друзья?

- Они за меня волнуются. Господи. - Тру лицо. - Тимур… - Наверное, впервые за всю свою жизнь я называю его по имени. - Простите, я всегда считала, что вы бездарны настолько же, насколько богаты. А богаты вы неприлично для честного человека. Даже сомнений нет, что вы умеете фехтовать, играть на скрипке и еще что-нибудь в этом роде! Вы же... оказывается, вы просто замечательный хирург. Простите, ради бога. Я чувствую себя поверхностной дурой.

Эккерт некоторое время молчит. Подняв глаза, я обнаруживаю, что он внимательно на меня смотрит.

- Спасибо, Алёна. - В его голосе проскальзывает нотка непривычной мягкости, она шокирует, одновременно укутывая в теплый плед.

- Это от души.

- Я ненавижу скрипку и фехтование. И ненавидел все годы, что мне приходилось ими заниматься. - Легкая улыбка касается его губ.

Я усмехаюсь:

- Вот это признание.

- Вам ваше тоже далось непросто.

Тимур снова смотрит в окно, а я ловлю себя на том, что любуюсь его профилем. Пытаюсь вспомнить, что особенного мудаческого он мне делал. И.... в общем-то, не могу. Другим - да. Каких только сплетен о нем и его семье не ходило по универу. Что его отец якобы замешан в каких-то криминальных делах, а еще, что они относятся к простым людям, как к мусору. Но мне Эккерт даже не грубил особо. Так, без особой изощренности.

- Иногда я забываю, что кому-то может быть по-человечески неприятно со мной общаться, когда я в потной майке. - Он ставит пустую чашку на стол.

Тимур, конечно, слишком избалован женским вниманием, вот только правда в том, что он не был мне противен. Даже вчера в спортзале. И хотя я до сих пор не представляю, что между нами может быть хоть что-то общее, признаюсь честно:

- Дело не в этом.

- Я часто прихожу в зал в девять вечера, поэтому, если не хотите меня лицезреть, выбирайте другое время, - будто не слышит он.

- Вы не выглядели неприятно! - восклицаю я,