Бывший муж. Я хочу нас вернуть - Анастасия Дмитриевна Петрова

Эта привычка стала появилась недавно. Буквально с момента, как мой младший ребенок попала в больницу. Но с того момента, когда я чувствую, что мир словно расплывается под ногами, что я становлюсь неустойчивой, я вцепляюсь в ручку сумки, как за спасательный жилет.

И становится легче.

Мой психолог говорила, что фиксация на предмете — это некий якорь. Когда мы якоримся, то пытаемся вернуть себя в физический мир, чтобы заглушить душевные муки.

— Планируем Дарье Александровне поставить капельницу. Профилактическую. А еще у нас сегодня веером мастер-класс по рисованию.

Он подмигивает Дашке, а она слабо улыбается в ответ. Мне приходится на считанные секунды уйти в раздумья, хотя что я сегодня смогу решить?

Если врач говорит, что надо, значит надо.

— Мам, — Даша подходит вплотную ко мне, опуская свою тоненькую ладонь на мое плечо, — Врач прав. Я останусь, зато буду под присмотром. А вы с папой завтра с утра приедете, и не забудь, — заправляет выбившуюся прядь за ухо, — Сразу побольше сыра и ветчины. Если слойки найдешь где-то в пекарне, то вообще пушка. Мне же можно?

Тут же обеспокоенно тараторит врачу.

— Можно, Дарья Александровна. Пойдемте, я вам палату покажу. А потом с детьми познакомитесь, они у нас шумноватые и активные.

Даша вновь храбрится, идет впереди, таща за собой большой плотно набитый рюкзак в виде панды с двумя игрушками, висящими на карабине.

Роман Владимирович Дашку похлопывает по спине, шутит, отчего она тут же улыбается. Я чуть успокаиваюсь, понимая, что оставляю ее в надежных руках.

Ей помогут. Это ведь самое главное!

Прощание у нас выходит быстрым, потому что ее сразу же уводят на процедуру, да и лишние эмоции сейчас нам не нужны.

До дома еду на метро. Москва стоит, все в пробках. Я тут же вспоминаю свою жизнь в столице, как водила машину, ездила по делам фонда. Ностальгия неприятно колет где-то в груди. И вновь сравниваю себя ту, что живет сейчас в Питере.

Спокойную, уверенную в себе. Даже если встаю на набережной в пробке, то обычно поток машин двигается довольно быстро, а если задержаться на часок на работе, то пробки можно уже и не застать.

В Москве такие фишки не срабатывают.

Захожу в несколько пекарен у дома, милая девушка в третье по счету пекарне говорит, что завтра с утра обязательно слойки с ветчиной и сыром будут, прошу ее отложить для меня штук пять, и что я обязуюсь зайти утром.

Дома прошу включить Алису для меня медитативную музыку, чтобы немного успокоить нервы. Набираю ванну, заполняя обильно пеной.

До Карины дозвониться не могу, зато Дашка в телеграмме присылает смешные селфи и показывает свои рисунки.

Я улыбаюсь широко, чувствуя как в рот попадают соленые капли от слез. Я хочу, чтобы она всегда так улыбалась. Каждый день. Чтобы не знала бед, горечи и печали.

Звонок в дверь отвлекает меня как раз в тот момент, когда я уже почти сбрасываю халат, чтобы залезть в ванну. Карина, наверно, ключи забыла. Но я очень рада, что она приехала.

На энтузиазме, ожидая старшую дочь, широко распахиваю дверь, даже не спросив, а кто собственно пришел.

А лучше бы я это сделала…

Опрометчиво, Юля. Очень опрометчиво.

— Добрый день, Юля! Вернее уже вечер. Пустишь?

Поправляю на себе халат, делая шаг вперед.

— Нет, Алена. Не вижу смысла в твоем визите. Нам нечего обсуждать.

— Я так не думаю… — она смыкает свою ладонь на дверном косяке, постукивая красными ногтями по поверхности, — Мне, видишь ли, очень не нравится, что ты тесно общаешься с моим мужчиной.

Глава 24

Юля

Забавно.

Я смотрю на эту женщину, чуть вскинув брови, и скрещиваю руки на груди, опираясь на дверь и не позволяя ей открываться ещё шире. Разглядываю её, с одной стороны, не желая замечать изменений, но они, очевидно, бросаются в глаза.

Волосы короче, лицо более натянутое, вероятно, после косметологических процедур. Но не это главное.

Главное — глаза, в которых сейчас ярая демонстрация своего триумфа, а за ним пустота. Я отчётливо это вижу, потому что однажды в нашей старой квартире, в ванне, прежде чем скатиться на кафель и зайтись в рыданиях, наблюдала то же самое.

И ведь она наверняка сама осознаёт, что зеркало души всегда расскажет больше, даже если ты пытаешься заставить скрыть его правду.

Однако важно лишь то, что теперь это не моя драма.

— Ты определённо забыла, что пять лет этот твой мужчина мне не был нужен. Уверяю и сейчас, — со смешком реагирую на неё: — Это неизменно. — похлопываю пальцем по подбородку, на секунду театрально задумавшись: — Хотя, могу понять твой страх…Предавший однажды сделает это снова, так вроде бы говорят, да?

Она приторно улыбается, но я вижу всю эту гниль и подлость, что она в себе несёт.

— Я уверена в мужчине, Юлечка, — парирует она: — Но зная тебя…

Мой взгляд становится твёрже, а голос звонче.

— Ты меня абсолютно не знаешь — это первое. А второе, побереги силы, Алёна, больше унизить меня не получится. Знаешь почему? — прищуриваюсь я.

Она вытягивает свои губы уткой, со скепсисом вздёргивая идеально накрашенную бровь.

— Потому что сейчас, как раз ты там, где я была пять лет назад. Представь, какой случился путь у судьбы? У кого-то дорога вперёд, а кто-то в откат назад, не так ли? — продолжаю я, не сводя с неё твёрдого взгляда без тени злорадства, а скорее даже с недоумением: — Ты считала себя на коне, когда влезала в мою семью. А теперь, ведь даже не получив свою, ты пришла сюда, чтобы обозначить свою территорию… — поджимаю губы, разводя руки в стороны: — Только пойми суть, мне не нужна эта территория, Алён.

Внутри необъяснимо тихо. Нет ни нервов, что били бы раньше, вызывая тремор. Нет и злости. Лишь такое жизненное приятие и констатация реальных фактов.

Замечаю, как её ноздри раздуваются и она с явным недовольством и кипением крови вдруг заявляет.

— Небольшое уточнение, — заглушая свои эмоции, стараясь держать марку, она откидывает свои локоны назад и продолжает: — Семья у нас скоро будет…полноценная! — мои глаза ловят её поглаживающее движение в районе живота: — Надеюсь, это мальчик, — с широкой