Мой страшный главный врач - Софья Орех
Ольга прерывисто дышит, голос звучит надрывно, глаза растерянно бегают, на лбу испарина.
— Я слушаю. Ты не выйдешь отсюда, пока не расскажешь для чего и для кого ты сейчас переснимала эти документы именно после того, как я их подписал, — я беру в руку карандаш и начинаю постукивать им по полированному столу. — Не тяните время, Ольга Васильевна, у нас с вами стоит работа, ко мне могут придти сотрудники и просто посетители.
— Откройте дверь, Лев Романович, иначе… — выдавливает она из себя, криво усмехаясь.
— Иначе что?
— Иначе я начну кричать, что ты… вы… что вы хотели меня изнасиловать, — выпаливает Ольга Васильевна и вдруг рывком рвёт на себе правый рукав своей шёлковой блузки.
— Стоп! Дальше не нужно, — я машу её рукой и указываю на часы на стене и на рамку, стоящую у меня за спиной на окне: — Здесь установлены видеокамеры, и они работают с того самого момента, как я вышел из своего кабинета, якобы для прогулки в морг.
Секретарша непонимающе смотрит то на меня, то на часы. Потом до неё быстро доходит сказанное мной, и она бешенной фурией кидается на меня:
— Подонок! Рыжая мразь! Да я тебя сейчас на клочки порву!!! Ой, больно, больно!! Отпусти, скотина! Больно же!!! — ничинает визжать она, когда я, перехватив её руку, занесённую для удара, фиксирую в болевом приёме.
— Сядь и успокойся! Ты не с тем связалась, Ольга Васильевна, — отшвыриваю её от себя. Она кубарем летит к двери, теряя свои шпильки, но быстро, как кошка, вскакивает и, подхватив туфли, непонимающе смотрит на меня: — Ты ударил женщину?!!
— Ну, во-первых, не ударил, а отшвырнул, — без улыбки усмехаюсь я и добавляю: — А надо будет и ударю! А ты думаешь, что звание женщины тебе выдаёт какую-то индульгенцию⁈ Ничего подобного! Забудь эти романтические бредни! Если женщина будет представлять реальную угрозу для меня или кому-то из моих близких, то я не задумываясь не только ударю её, но и убью.
— Это хорошо, что ты сейчас всё записываешь! — злорадно воскликнула она. — Это называется угроза убийством и карается по закону. Держать меня ты здесь не имеешь права и как только наши обнаружат, что меня нет в приёмной, то сразу же вызовут полицию и тогда тебе конец! А дальше мои друзья постараются размазать тебя так, рыжая тварь, что тебя не возьмут на работу не только главным врачом какой-нибудь поликлиники в тьмутаракани, ты даже санитаром никуда не устроишься, мразь!
Секретарша была хороша в своём «праведном» гневе. Глаза блестели, щёки горели румянцем, причёска дыбом, грудь бурно вздымалась в частом дыхании. Картину бы писать с неё…
— Всё! Концерт окончен! Села быстро за стол! — стукнув по столу кулаком я рявкнул так, что стёкла задребезжали на окне. — И прекрати нести всякую чушь. Ваши сотрудники уже давно привыкли к тому, что, если дверь в приёмную закрыта, то означать это может только одно — что главврач жарит свою секретаршу и мешать им не стоит. Вы с Дмитриевым приучили к этому народ. Так что сядь и быстро пиши вот на этом листке — кому и для чего ты передаёшь эти сведения.
Я кинул на стол белый лист бумаги и ручку.
Ольга растерянно посмотрела на меня: — Но…
— Никаких «но»! — опять рявкнул я: — Ты что, не читала моей биографии?
— Читала, — уже поникшим тоном выдавила из себя она.
— Тогда должна понимать, что у меня связей не меньше твоего. И, если я дам ход делу, то ты, дорогуша, очень быстро встретишься с ребятами из спецотдела по промышленному шпионажу и получишь реальный уголовный срок. И никто из твоих заказчиков не станет тебе помогать, потому что ты для них всего лишь мелкий исполнитель. Тебе это нужно?
— Н-нет, — помотала она опущенной головой и направилась ко мне. Я внутренне напрягся, ожидая от неё ещё какой-нибудь выходки. Но Ольга Васильевна опустилась передо мной на колени и потянулась руками к моему ремню на брюках.
— Нет, — вновь оттолкнул я её от себя: — Ты меня больше не интересуешь ни как женщина, ни как человек. Я не люблю предателей. Сейчас напишешь то, что я тебе сказал. Потом с завтрашнего дня возьмёшь больничный и сразу напишешь заявления по собственному. Так тебе не придётся появляться здесь для отработки.
— А… — подняла она голову, желая что-то спросить.
Я взял её двумя пальцами за подбородок и прямо в лицо негромко сказала: — А, если ты, начнёшь мне сейчас дурочку включать, то я разозлюсь и передумаю, и ты тогда сильно пожалеешь, что не послушалась меня. Пиши давай быстро и вали отсюда, Мата Хари недоделанная.
— Что? — непонимающе посмотрела она на меня, садясь за стол напротив меня.
— Ни что, а кто, — поправил я её на автомате. — Пиши уже быстрее! Не хочу тебя больше видеть.
Прочитав ею написанное, я опять достал из внутреннего кармана пиджака тоненькую бумажную трубочку, снял с неё резинку и, развернув листки, показал ей: — Ты ведь это потеряла? Думала, что я их подмахну ничего не понимая.
Увидев эти листки, секретарша было дёрнулась, но потом, видимо, осознав всю безысходность ситуации для себя, сжалась в комок и зарыдала: — Прости меня, Лёва! Они меня заставили… я слабая женщина… прости меня, пожалуйста…
Я доложил к этим листкам лист с её признанием, вновь свернул и скрепив резинкой, убрал в тот же внутренний карман пиджака.
Я поднялся с кресла и подойдя к двери, открыл её ключом: — Идите, Ольга Васильевна, переоденьтесь, а то и вправду подумают, что я тут вас насилую против вашей воли с утра пораньше.
Я набрал по внутреннему телефону отдел кадров: — Светлана Борисовна, это Лев Романович. Зайдите, пожалуйста ко мне в кабинет.
Черноволосая, быстроглазая кадровичка лет сорока пяти залетела в приёмную через минуту, словно она уже ждала этого звонка. Она кинула оценивающий взгляд на нас и без лишних вопросов посмотрела на меня: — Слушаю вас, Лев Борисович.
— К сожалению, Ольга Васильевна решила уйти от нас по собственному желанию. К тому же она себя неважно чувствует и берёт на две недели больничный. Поэтому отрабатывать ей ничего не придётся.
— Я всё поняла, Лев Романович, — быстро проговорила кадровичка.
— Очень хорошо. Тогда прямо сейчас примите у неё заявление на увольнение и раз уж она сейчас едет в поликлинику за больничным, подскажите, пожалуйста, кто из
