Поэма о Шанъян. Том 3–4 - Мэй Юйчжэ
Гу Цайвэй еще ниже склонила голову. Я больше не могла смотреть на нее. Тихо вздохнув, я отвела взгляд и сказала:
– Как бы прекрасны ни были цветы, в конечном счете нам ничего не остается, только плыть по воле волн и течений [67]. Лучше радоваться и ценить то, что имеешь, нежели разочароваться из-за пустяков.
Она подняла голову и уставилась на меня – ее прекрасные глаза вдруг потускнели, точно звезды скрылись за темными облаками. Она – женщина проницательная. Сердце мое сжалось от жалости к ней, и я нежно похлопала ее по руке.
Ни одна из девушек не привлекла моего внимания, за исключением Гу Цайвэй. Вот только сердце ее уже было занято.
Я подняла со стола список, затем взглянула на горящую свечу и на мгновение забылась – вероятно, в моих глазах Цзыдань слишком идеальный. Белый, яркий, как месяц. Никто в мире не сможет сравниться с ним. А быть может, я просто слишком эгоистична – берегла старые чувства и ни с кем не хотела делить их. Временами я спрашивала у своей совести и о Цзинь-эр. Только вспомнив о ней, я невольно подумала о глазках маленькой цзюньчжу и расстроилась еще больше. Я встала из-за стола и медленно направилась к двери. Заметив, что уже поздно и снаружи темно, А-Юэ остановила меня.
– Ванфэй, вам стоит поужинать. Ван-е еще занят своими делами и нескоро вернется домой. Нужно еще немного подождать его.
Вот только аппетита у меня совсем не было, и настроение было очень грустным. Отвернувшись от служанок, я опустилась на парчовую лежанку, откинулась на спинку и лениво взяла в руки книгу. Сонливость медленно накатывала на меня. Я как будто плыла в облаках, окруженная дымкой. На мгновение я даже не поняла, где нахожусь. Оглядываясь, я вдруг увидела свою мать в ярком одеянии бессмертных из радуги и перьев [68]. Она улыбнулась мне – выражение ее лица было спокойным и благородным. Не в силах расстаться с ее образом, я открыла рот, чтобы позвать ее, но ни звука не сорвалось с моих губ. Вдруг ветер подхватил пестрые одежды моей матери, она поплыла в воздухе и медленно исчезла.
– Мама! – вскрикнула я и тут же проснулась.
Бамбуковые шторы были опущены, а сверху чуть покачивалась легкая ткань. Я и не заметила, как оказалась в постели.
Вдруг чья-то рука отдернула полог над кроватью, и за ним показалось встревоженное лицо Сяо Ци.
– Что случилось? Ты же хорошо спала.
– Мне приснилась моя мать… – Я растерянно смотрела на мужа. Сложно было передать, что я сейчас чувствовала в своем сердце. Казалось, что я еще была в том сне.
– Ты скучаешь по ней. Сходи завтра в Цыань-сы, навести ее.
Взяв лежащий у кровати халат, Сяо Ци накинул его на меня, затем опустился, чтобы помочь мне обуться.
– Ты так глубоко спала, поэтому я не будил тебя. Ты, должно быть, проголодалась, верно?
Помогая мне встать с постели, он велел подать ужин. Лениво прижимаясь к его плечу, я невольно скосила на него глаза. Кажется, я давно не видела его таким счастливым.
– Чему ты так рад?
Он мягко улыбнулся и сказал:
– Сегодня мы схватили Хуланя. Живым.
Принц Хулань – самый любимый сын хана туцзюэ, известный как «первый воин туцзюэ», злейший враг Хэлань Чжэня.
Схватить Хуланя живым – это все равно что сломать хану туцзюэ руку. Разумеется, можно представить себе огромное потрясение для боевого духа вражеской армии. Его пленение – это тяжелый удар. Однако, что еще более важно, Хуланя схватили живым. Теперь он – самый мощный козырь в наших руках для сдерживания Хэлань Чжэня. Если Хулань будет жить, даже если Хэлань Чжэнь взойдет на трон, он ни дня не проживет в спокойствии. В случае, если Хэлань Чжэнь нарушит свое слово, мы просто заключим союз с Хуланем, и тогда он окажется между молотом и наковальней.
Я до сих пор помню, как в Ниншо Сяо Ци объединился с Хуланем, чтобы поставить Хэлань Чжэня в неловкое положение. Но они отпустили его – он вернулся к туцзюэ и стал самой мощной фигурой, угрожающей существованию Хуланя. Мне впору восхищаться дальновидностью Сяо Ци и сокрушаться о том, что в этом мире не существует постоянных союзников и врагов.
Новость действительно оказалась очень хорошей. Я все не притрагивалась к еде и без устали расспрашивала Сяо Ци, как им удалось поймать Хуланя.
Генерал Цзяньу – Сюй Цзинхуэй – повел за собой три тысячи солдат и кавалеристов и в дальнейшем использовал их как приманку. Рискуя не только своей жизнью, но и жизнями солдат, он увел за собой восьмитысячную кавалерию во главе с принцем Хуланем, а затем гнал их по пустыне, попеременно атакуя и отступая, пока не заманил их в ловушку в горной долине Ляоцзыюй. Там, в засаде, врага поджидали три тысячи лучников и две тысячи тяжеловооруженной пехоты, перекрывшей вход в долину и заблокировавшей туцзюэ. Сюй Цзинхуэй повел часть войск обратно, а авангард кавалерии пробил вражескую формацию, как гром, поразив боевой дух врага в самое сердце. Пехотинцы сбросили доспехи и ворвались во вражеский строй с мечами и топорами, атакуя в лоб. Битва при Ляоцзыюй длилась с полудня до заката. Сюй Цзинхуэй получил восемь тяжелых ранений. Более двух тысяч его солдат были убиты и ранены, а из восьми тысяч кавалеристов туцзюэ осталась еще половина. Во время сражения Сюй Цзинхуэй отрубил Хуланю руку – он упал с лошади, и его немедленно схватили.
Вражеские солдаты тут же бросили оружие и сдались. Немногим удалось бежать – их было меньше тысячи человек, – они вернулись в лагерь, чтобы доложить об исходе битвы.
Сяо Ци рассказывал об этом совершенно будничным тоном, но сцены кровавой бойни сменялись перед моими глазами одна за другой – эта история изрядно напугала слушателя. У меня перехватило дыхание, а ладошки покрылись слоем холодного пота. Глубоко вздохнув, стараясь вернуть самообладание, я сказала:
– Сюй Цзинхуэй – точно небожитель. Он получил восемь тяжелых ранений, но смог обезвредить врага и сбросить его с лошади!
Сяо Ци засмеялся и сказал:
– Он в самом деле храбрый полководец! У меня в подчинении не только Сюй Цзинхуэй отличается такими навыками!
Серебристый лунный свет отражался на его сияющем
