Самый тёмный грех - Ноа Хоуп

Да, наш путь, без сомнения, вёл прямиком в ад. Но теперь мы пойдём по нему вместе, рука об руку. И это, чёрт возьми, было единственное, что имело значение.

Город за окном продолжал жить своей жизнью, но нам не было до него дела. У нас был свой мир, свои правила, своя, мрачная и извращённая сказка, где мы были королём и королевой.

Моя одержимость стала её судьбой. Её любовь – моим единственным якорем в этом безумном мире, где каждый день был битвой за выживание. И это было только начало нашей вечности, какой бы она ни была.

Но мы будем вместе.

До самого конца.

До последнего вздоха.

До последнего удара сердца.

Эпилог. Дана

Утром Лукас как гром среди ясного неба заявил, что мы уезжаем. Я всю дорогу изводила его вопросами, пытаясь выведать хоть что-то, но он упорно молчал. Стоило мне надуть губы, изображая обиду, как его рука отрывалась от руля, пальцы властно обхватывали мой подбородок, и он впивался мне в губы долгим, собственническим поцелуем, не отрывая взгляда от дороги. Этот мужчина был полон тайн, и, признаться, это меня завораживало. Я знала, что он не причинит мне вреда, но это неведение щекотало нервы, заставляя сердце биться в предвкушении чего-то запретного.

Несколько часов дороги, наш чёрный внедорожник остановился перед массивными воротами внушительного особняка на окраине Лос-Анджелеса. Нас встретили несколько молчаливых мужчин, коротко кивнули своему боссу и тут же продолжали заниматься своими делами. Внутри дома было тихо и прохладно. Лукас, не задерживаясь в гостиной, провёл меня через кухню к неприметной двери в дальнем углу. Всё это время он крепко держал меня за руку.

Спустившись по крутой, скользкой от сырости лестнице, мы оказались в подвале, от которого веяло холодом и затхлостью. Резкий щелчок выключателя – и яркий флуоресцентный свет залил небольшое, бетонное помещение. У меня перехватило дыхание от открывшейся картины. В центре подвала, подвешенные на толстых, ржавых цепях, как куски мяса в лавке, висели трое мужчин, которых я сразу же узнала.

Хосе – мой бывший надзиратель, тот самый ублюдок, который заставил Лукаса… Даже сейчас, спустя столько времени, воспоминание об этом вызывало у меня тошноту. Рядом с ним, также беспомощно болтаясь на цепях, висели Эмиль и Жюль Морлан – убийцы моих родителей, и те, кто пытались отнять жизнь у меня и Хантера.

Все они были жестоко избиты, их лица представляли собой сплошное месиво из крови и синяков, одежда висела клочьями. А в их глазах, затуманенных болью, тлел первобытный страх, который я сама испытывала так долго.

– Что всё это значит? – спросила я, не в силах оторвать взгляд от этой ужасающей картины.

Лукас подошёл ко мне сзади, и его руки сомкнулись на моей талии, притягивая к его твёрдому телу. Горячее дыхание обожгло шею, когда он прижался подбородком к моему плечу.

– Я убил всех, кто стоял за торговлей людьми, всех, кто продавал девушек в рабство, – спокойно ответил Лукас, словно речь шла о чём-то обыденном. – Всех, кроме него, – он кивнул в сторону Хосе. – Смерть для него – это подарок, которую эта тварь не заслужила. Я оставил его жить, чтобы каждый проклятый день он молил о ней, захлёбываясь собственной болью. А мои парни… у них много накопившегося стресса, и Хосе оказался отличной боксёрской грушей, которая к тому же так жалобно умеет кричать.

Лукас чуть отстранился и жестом указал на французов.

– А эти мрази? – его голос сочился чистым ядом, и в полумраке подвала его глаза сверкнули опасным огнём. – Ты думала, я позволю им легко отделаться после того, как они поступили с тобой и твоей семьёй? – его пальцы сжались на моей талии. – О нет. Их конец не будет быстрым. Они будут молить о смерти, как о высшем благе. Каждый прожитый ими миг будет наполнен агонией, пока от них не останется лишь пустая оболочка.

Я смотрела на него, пытаясь осмыслить происходящее. За время, проведённое с Лукасом, я поняла и приняла, что он не такой, как другие мужчины. У него нет морали или границ, особенно когда речь идёт о тех, кто причинил мне боль. Но это было за гранью моего понимания.

– Ты два года держал Хосе, но привёз меня только сейчас. Почему? – спросила я наконец.

– Я хотел, чтобы мы оставили прошлое позади, – ответил он, глядя мне прямо в глаза. – Когда я, благодаря моей семье, смог подняться, мы выследили и уничтожили каждого, кто причинил нам боль. И мне стало легче. Я хотел, чтобы и ты почувствовала это освобождение.

Я медленно покачала головой, чувствуя, как внутри меня борются два начала. Часть меня, тёмная и израненная, жаждала кровавой расправы, хотела упиваться их страданиями. Но другая часть, отчаянно цепляющаяся за надежду на исцеление, кричала от ужаса.

– Как бы меня ни привлекала мысль о мести, я не хочу пачкать руки в их крови. Психолог сказал, что, если я продолжу цепляться за злость и ненависть, это так и будет разрушать меня изнутри. Травма никуда не денется, она просто пустит более глубокие корни. А я хочу быть здоровой и перестать причинять себе боль. – я невольно коснулась предплечья, где под одеждой скрывались тонкие белые шрамы.

Лукас понимающе кивнул. Несмотря на то что наши отношения наладились, я всё ещё иногда резала себе руки. Часто просыпалась в холодному поту от кошмаров. Мне даже пару раз казалось, что за мной кто-то следит, и нет, не люди Лукаса.

Он наклонился и нежно поцеловал меня в макушку. Его губы были прохладными, но прикосновение вызвало волну мурашек.

– Это твой выбор, Дана. И я его полностью поддерживаю.

Я благодарно кивнула и перевела взгляд на своих мучителей, на эти сломленные, истекающие кровью тени моего прошлого. Желание причинить им ответную боль всё ещё жгло где-то глубоко внутри, но оно было приглушенно более сильной потребностью – исцелиться.

– Можешь отомстить за меня, Лукас. Тебе-то это точно понравится.

Хищная, предвкушающая улыбка медленно растянула его губы, обнажая на мгновение кончики клыков. Он неторопливо кивнул, а в его глазах вспыхнул первобытный огонь и обещание боли. Не говоря ни слова, Лукас развернулся и неторопливой, вальяжной походкой подошёл к моим мучителям. Я не отводила взгляда, чувствуя, как внутри меня что-то тёмное и первобытное откликается на эту сцену.

Моя точка обзора была ограничена его широкой спиной, но мне и не нужно было видеть детали. Звуки, доносившиеся оттуда, говорили сами за себя. Глухие удары, сдавленные хрипы,