Однажды ты станешь моей - Морган Бриджес
– Не знаю, как прекратить.
Сердце екает у меня в груди. Я упираюсь лбом в изгиб его шеи и вздыхаю, потому что мне нужна пара секунд, чтобы собраться, прежде чем я произнесу слова, которые нельзя будет взять обратно. Слова, которые выразят чувства, бурлящие внутри меня и усиливающиеся с каждым признанием, слетающим с его губ.
Мы доходим до лифта, с тихим звуком двери плавно открываются, и перед нами возникает помещение с зеркальными стенами. Я вижу бесконечное количество моих копий, уставившихся на меня в ответ. Хейден делает шаг внутрь, и у меня по позвоночнику пробегает нервная дрожь от одной мысли, что я сейчас окажусь с ним наедине в закрытом пространстве. Неяркие лампы над головой отбрасывают мягкий свет, подчеркивающий каждое отражение и обнажая правду. У меня начинает кружиться голова, я перестаю ориентироваться в пространстве от того, какой вижу себя в этот момент.
Женщина, которая хочет получить все, что Хейден даст ей.
Хорошее или плохое.
Наслаждение или боль.
Счастье или разбитое сердце.
Я не могу уйти, не узнав, чем это закончится.
* * *
Пентхаус, словно отражение своего хозяина, полон контрастов. Сначала Хейден успокаивает меня, держа в объятиях на своих коленях, а в следующий момент он наполняется яростью, жестокостью, которая выливается из краев на виду у всех. Свет и тьма, две явные сущности внутри него.
И это место похоже на него – предметы глубокого черного цвета контрастируют с теми, что сияют девственной белизной. В гостиной от пола до потолка окна, из которых виден город, мерцающий огнями, а внутри – совершенный минимализм. Свободная планировка и белые мраморные полы, отражающие яркие цвета за окном. На стыках стен и окон – четкие линии, выкрашенные в глубокий угольный цвет, мебели немного, вся она белоснежно-белая и повернута к абсолютно черному камину.
Как и Хейден, это место – само совершенство, но в нем нет тепла. Нет вещей, которые создают уют и расслабленную атмосферу. Которые делают место домом.
– Так красиво, – говорю я больше себе, чем ему. Я очень сомневаюсь, что его волнует мое мнение, но это место воскрешает в памяти воспоминания о моей прежней жизни, наполненной роскошью. Я скучаю не столько по деньгам, сколько по безопасности, которую они обеспечивали. Жить в таком месте, как это, значит ни секунды сна не тратить на беспокойство о том, что кто-то может вломиться к тебе.
Например, преследователь.
Эта мысль охлаждает мой энтузиазм насчет окружающей меня обстановки. И не только. Она вызывает во мне беспокойство по поводу того, о чем я раньше не думала. Ставлю ли я Хейдена под угрозу, находясь здесь?
Когда он продолжает идти вглубь, я легонько стучу по его груди, готовясь к предстоящему разговору. И к его реакции.
– Подожди, – говорю я.
Хейден останавливается и смотрит на меня, недовольно и озадаченно хмурясь.
– В чем дело?
– Я думаю, мне не стоит находиться здесь.
– Потому что тебе страшно быть здесь со мной?
Я киваю и всем телом чувствую, как он напрягается.
– Но не в том смысле, о котором ты подумал. Я боюсь за тебя.
– Почему?
Я прикусываю нижнюю губу и начинаю жевать ее, думая, как рассказать ему о своих переживаниях, чтобы он воспринял их всерьез. Но не настолько всерьез, чтобы выйти из себя. Я хожу по тонкому льду каждый раз, когда общаюсь с Хейденом. Он, словно бомба, готовая взорваться от малейшей искры.
– Прекрати, – говорит он резким тоном. Я морщусь, глядя на него, и он шумно выдыхает: – Когда ты прикусываешь губу, я только и могу, что представлять, как ты ласкаешь своим ртом мой член.
– Охренеть.
– Не выражайтесь, мисс Грин. Почему ты волнуешься за меня? Только не надо мне обтекаемых фраз. Я хочу услышать чистую правду.
Я открываю рот, закрываю его и снова открываю.
– Мне кажется, у меня есть сталкер.
Глава 30. Калиста
Когда Хейден после этой фразы не отводит от меня пристального взгляда, слова начинают литься из меня, как из открытого крана, разбрызгиваясь вокруг.
– Понятия не имею, кто это и что ему нужно, но он украл мое ожерелье и теперь оставляет по жемчужине на моей прикроватной тумбочке каждый день уже на протяжении недели. По ночам. Я сначала решила, что просто потеряла ожерелье, и это казалось логичным, но потом появилась первая жемчужина. Я бы никогда добровольно не порвала ожерелье. Его подарил мне мой отец, и это одна из немногих вещей, оставшихся у меня на память о нем.
Хейден молчит. Время идет, тишина ползет по моей коже, как рой насекомых, и я начинаю нервничать. Когда мне уже кажется, что он признал серьезность ситуации, Хейден вдруг идет дальше.
– Ты слышал, что я сказала? – Когда он кивает, я стискиваю челюсти и молюсь о терпении. – И?
– И мне плевать.
Пару мгновений я смотрю на него. Потом начинаю вырываться.
– Это не то, от чего ты можешь просто отмахнуться. Поставь меня на пол, чтобы мы могли поговорить об этом как взрослые.
Не обращая внимания на мое сопротивление, он продолжает идти. Единственное, что меняется, – он еще крепче сжимает меня в руках, пока я не взвизгиваю. Я злобно смотрю на него, хоть он и не видит моего взгляда. Но как только мы заходим в большую комнату, я тут же забываю о своем раздражении.
Хозяйская спальня – святилище мрачной роскоши, от которой идет холодок по коже, и здесь тоже броский декор. Снова от пола до потолка окна с видом на город, но плотные шторы задернуты, и комната окутана полумраком. Взгляд притягивает массивная кровать на платформе с каркасом из черного дерева и темной кожаной обивкой в тон. Ни одной складочки на гладкой поверхности покрывала и простыней, под ногами – ничем не покрытый пол из черного дерева.
Вместо картин на стене напротив кровати висит огромная черно-белая фотография в массивной раме. На ней изображена одинокая фигура, стоящая перед полуразрушенным зданием под зловеще-темным небом. Человек на фото не смотрит в камеру, его лицо находится в тени. Портрет неизвестного, окутанный тайной, одинокое мрачное пятно, усиливающее гнетущую атмосферу этой комнаты.
Судя по фигуре, я подозреваю, что это женщина, хотя не уверена. И все равно ревность во мне вспыхивает и разливается по всему телу, сжимая желудок. На секунду я забываю о своем преследователе, охваченная желанием узнать, кто, черт возьми,
