Я. Тебя. Сломаю - Ольга Дашкова
Этот ресторан, один из многих в империи Амира, был сценой, где он разыгрывал спектакль своей респектабельности. Но я видела за этой декорацией правду – его мир был построен на крови, и никакие хрустальные люстры не могли скрыть этого.
Сегодня был вечер помолвки.
Моего обручения с Амиром Ахметоглу Демиром.
Турецкие традиции, пропитанные вековой историей, смешались здесь с холодным лоском современности. Я была одета в платье, выбранное не мной, а Хадидже-ханым – длинное, цвета слоновой кости, с тонкой вышивкой из золотых нитей, струящееся, как воды Босфора под луной.
Поверх платья – шелковый пояс, украшенный жемчугом, символизирующий чистоту и преданность, которые я должна была воплощать. Волосы были уложены в сложную прическу, с несколькими прядями, обрамляющими лицо, и золотой заколкой в виде полумесяца.
Я чувствовала себя актрисой, загнанной в роль, которую не выбирала, а браслет от Амира, тот самый, с рубинами, жал запястье, как напоминание о его цепях.
Зал был полон. Сливки Стамбула политики с вымученными улыбками, бизнесмены, чьи костюмы стоили больше, чем годовая зарплата врача, и кинозвезды, чьи лица я видела на афишах в центре города. Все собрались, чтобы засвидетельствовать триумф Амира.
Они поднимали бокалы с раки, смеялись, обменивались рукопожатиями, но их глаза были настороженными, как у людей, знающих, что за этим фасадом скрывается что-то темное.
Амир, в черном смокинге, с идеально уложенной бородой, двигался среди гостей, как лев среди антилоп, уверенный, но готовый к броску. Его улыбка была отточенной, но я видела, как его взгляд скользил по залу, выискивая угрозы, слабости, возможности.
Традиции помолвки соблюдались с маниакальной точностью. На центральном столе стояла корзина с гранатами и инжиром – символы плодородия и процветания. Слуги разносили подносы с долмой, завернутой в виноградные листья, и манты, маленькие пельмени с ягненком, пропитанные йогуртовым соусом с чесноком.
На десерт подали баклаву, хрустящую, с орехами и сиропом, и гюллач – тонкие слои теста, пропитанные молоком и розовой водой, украшенные лепестками роз. Каждый элемент был частью ритуала, призванного показать, что Амир чтит традиции, что он человек чести, несмотря на шепот о его темных делах.
Церемония началась с речи старейшины семьи Демиров, дяди Амира, чей голос гремел, как барабан. Он говорил о союзе, о долге, о будущем, которое свяжет наши семьи.
Затем последовал обряд «сез кесими» – символическое соглашение о помолвке. Хадидже-ханым, в платье цвета сапфира, вышла вперед, держа красную ленту, которую она повязала вокруг моего пальца и пальца Амира, соединяя нас.
Гости аплодировали, но я чувствовала, как лента жжет кожу, как ошейник. Амир смотрел на меня, его глаза были как угли, горящие в ночи, и я знала, что он наслаждается моим сопротивлением, моим молчаливым бунтом.
После этого начались танцы.
Но я нашла взглядом отца, он сидел у края стола, его лицо было серым, кашель разрывал его грудь, но он старался улыбаться, кивая гостям. Рядом с ним сидела Айше, ее платок сверкал золотой вышивкой, а глаза были полны холодного торжества.
Лейла, в платье цвета лаванды, сидела рядом с младшими сестрами, Айлин и Селин, которые шептались и хихикали, не понимая всей тяжести этого вечера. Но Лейла… Ее взгляд, когда она смотрела на меня, был острым как нож.
Она не простила меня за то, что Амир выбрал меня, а не ее. Ее кроткие глаза, которые всегда казались такими мягкими, теперь горели завистью, и это резало меня глубже, чем я ожидала.
Я отвернулась, чувствуя, как гнев и боль сжимают грудь, и наткнулась на взгляд Керема. Он стоял у бара, с бокалом в руке, его рубашка была расстегнута на верхнюю пуговицу, открывая татуировку змея, обвивающая кинжал.
Его глаза, светлее, чем у Амира, но такие же хищные, скользили по залу, но задержались на Лейле. Он смотрел на нее, как кот на канарейку, и от этого у меня похолодело внутри. Керем был не просто братом Амира, он был его тенью, готовой пачкать руки там, где Амир хотел казаться чистым. И сейчас его взгляд обещал беду.
Двинулась к нему, проталкиваясь сквозь толпу гостей, чьи голоса сливались в гул, как шум базара. Керем заметил меня, растянул губы в ленивой ухмылке, но в ней не было тепла, только яд.
– Элиф, невеста моего брата, – протянул он. – Выглядишь почти как принцесса. Почти. Но этот огонь в глазах… Он тебе не идет. Слишком много проблем.
Остановилась в шаге от него, чувствуя, как меня накрывает гнев.
– Держи свои комментарии при себе, Керем. И перестань пялиться на мою сестру. Она не твоя игрушка.
Его бровь приподнялась, и он рассмеялся: низко, с хрипотцой, как будто я рассказала анекдот.
– О, какая защитница, – он наклонился ближе,– Твоя сестренка, Лейла, такая… аппетитная. Кроткая, нежная, как персик. Я не прочь попробовать, знаешь ли. Амир получил тебя, но, может, я возьму себе что-то послаще.
Пальцы сжались в кулаки, я едва сдержалась, чтобы не врезать ему. Гнев пылал в груди, как костер, но я знала, что он ждет именно этого, моей слабости, моего срыва.
– Если ты хоть пальцем тронешь Лейлу, я вырежу тебе сердце твоим же кинжалом. И поверь, Керем, я умею держать скальпель.
Его глаза вспыхнули, но не гневом, а каким-то больным интересом. Он шагнул ближе, и я почувствовала, как воздух между нами стал тяжелым, как перед бурей.
– Угрожаешь мне? – Он улыбнулся, но в этой улыбке была угроза. – Осторожно, Элиф. Ты играешь с огнем, а в этом доме огонь принадлежит Амиру. И мне, если я захочу.
Хотела ответить, но чья-то тень накрыла нас. Амир. Его присутствие было как удар грома, заставивший Керема отступить. Он посмотрел на брата, потом на меня, и его ухмылка стала еще шире.
– Похоже, твоя невеста не умеет держать язык за зубами, – бросил он Амиру, прежде чем раствориться в толпе.
Амир повернулся ко мне, он не сказал ни слова, но его взгляд говорил все: он видел, слышал, знал. И он не был доволен.
– Ты не можешь остановиться, да? Даже на собственной помолвке ты ищешь неприятности.
Выпрямилась, чувствуя, как сердце колотится, но не отвела взгляд.
– Это не моя помолвка, Амир, это твой спектакль. И я не собираюсь играть по твоим правилам. А твой брат… Держи его подальше от Лейлы, или я сделаю это сама.
Челюсть Амира напряглась, но он не ответил, лишь шагнул ближе, его тепло накрыло меня,
