Кляпа. Полная версия - Алексей Небоходов
Он толкался неровно, будто не знал, в какую сторону двигаться, и с какой скоростью. Руки, ещё недавно лежавшие на её бёдрах, переместились к талии, цепляясь судорожно, как будто Валя могла исчезнуть. С каждым новым толчком стол под ней скрипел, вздрагивая вместе с телом. Движения были рваными, лишёнными ритма, словно он пытался не двигаться в ней, а дотянуться до какой—то кнопки, спрятанной внутри, и никак не мог нащупать нужное место.
Валю это не трогало. Тело подрагивало в ответ – не от страсти, а от механической передачи импульса. Она не двигалась – её двигали, как безвольную куклу, которая просто зафиксирована на столешнице. Внутри всё было сухо и ровно. Ни желания, ни отвращения – только ожидание, что это закончится. Она чувствовала его жаркое дыхание над щекой, потом у шеи, потом ниже, и с каждой секундой ей казалось, что от этого воздуха у неё под кожей начинают зудеть нервы.
В зеркале они казались абсурдными: он – с вывалившимся животом, расстёгнутым воротником и лоснящимся лбом, она – с растрёпанной чёлкой и лицом, похожим на лицо женщины, забывшей, зачем она вообще приехала в этот город. Ощущения напоминали работу копировального аппарата: одно и то же движение, без смысла, без цели, с шумом, но без результата.
Она не чувствовала ничего. Тело отозвалось дежурным вздохом, а внутри не было ни жара, ни дрожи, ни искры. Только тупая тяжесть, как после долгого стояния в очереди за паспортом. Она смотрела на себя в зеркало и пыталась понять, где тут женщина. Но видела только абсурд: Наполеон, вытирающий лоб платком, и ударница труда с лицом, уставшим даже не от происходящего, а от самой себя.
Сергей Валентинович двигался быстро, неровно, как человек, потерявший шаг, но не темп. Его дыхание стало громче, лицо покраснело, шапка снова съехала набок. Кляпа внутри молчала. Видимо, даже она не знала, как это комментировать. Или подавилась от смеха.
Когда всё закончилось, и он, наконец, застыл, застонал он неожиданно тонко, почти пронзительно – голос выдал не императора, а испуганную гусыню, застигнутую в самый неподходящий момент. Стон был не о победе, не о наслаждении, а о том, что всё закончилось, и обратно уже никак.
После сцены, которую Валентина про себя уже окрестила «гусиной атакой Наполеона», наступила пауза. Воздух в номере повис тяжело, как занавес в сельском клубе после неудачного спектакля. Сергей Валентинович, едва отдышавшись и утерев лоб полотенцем, встал с таким видом, словно собирался объявить заключительное слово на экономическом форуме. Но вместо благодарностей публике или размышлений о будущем отечественного бюджета, он с важной интонацией сообщил:
– А теперь… у меня есть кое—что действительно особенное.
Валя напряглась. У неё уже начинало формироваться специфическое условное рефлекторное дрожание – всякий раз, когда он произносил «кое—что особенное», происходило нечто такое, что хотелось вырезать из памяти хирургически, без наркоза, но с гарантией полного удаления.
Он подошёл к шкафу. Сделал пафосную паузу, как будто собирался вынести из него нечто, покрытое бархатом и тайной. Дверца со скрипом распахнулась, и оттуда он достал предмет, похожий на гибрид термоса, противотанкового снаряда и боевого раскрашенного огурца.
– Вот, – произнёс он с такой гордостью, будто сейчас показал макет Зимнего дворца, собранный из слоновьих костей и редких пород кедра. – Это… эротический инструмент. Самая последняя модель. Импорт. Три режима. Турборежим – вообще без шансов на сопротивление. Думаю, он произведёт на вас должное впечатление.
Валя уставилась на предмет. Это был фаллоимитатор – огромный, неприлично тяжёлый и невыразимо нелепый. Светился мягким голубым светом и подозрительно вибрировал прямо в руках начальника. Её взгляд скользнул по всей длине этой архитектурной катастрофы, украшенной кнопками и какими—то мигающими индикаторами. Было ощущение, что прибор можно было использовать не только по прямому назначению, но и, например, чтобы отогнать кабанов, пробурить скважину или найти залежи урана в средней полосе. Впрочем, после того вибромолота, который использовал Артемий, это казалось почти скромным. Почти.
Кляпа, которую последние пятнадцать минут Валя считала условно мёртвой от хохота, вдруг подала голос с ледяным спокойствием:
– Валюша, кажется, он решил провести на тебе стресс—тест аэродинамической ракеты. Я тебе сочувствую, но, с другой стороны – наконец—то у нас есть повод для научной диссертации по теме «Влияние вибрации на деградацию личности».
Валентина не знала, куда деть глаза, руки, разум и остатки достоинства. Она выдавила:
– Это… очень… серьёзно выглядит.
– Это не выглядит, – мягко поправил её начальник, – это действует. И действует безотказно. Ну что же, приступим к… аудиторской проверке?
Он протянул ей это устройство, словно вручал переходящее знамя лучшего мастера цеха. Валя осторожно взяла. Весил он килограмма два, не меньше. Прибор издавал легкое, но настойчивое гудение, как бы сообщая: «Я уже начал, догоняй».
– Я хочу, чтобы вы, Валечка, – сказал он, уже не пытаясь казаться галантным, – легли поудобнее, включили этот красавец и… ну, вы понимаете. Хочу посмотреть, как вы этим занимаетесь. Для меня. Вживую. Без стеснения. Можно считать это актом персонального возбуждения интереса руководства.
Валя пыталась понять, где именно в этот момент умерла её прежняя жизнь. Возможно, ещё в машине. Возможно, в момент, когда её волосы оказались в зубьях молнии. А может быть, прямо сейчас, когда она стояла в гостиничном номере в распахнутом комбезе, с устройством в руке, которое больше походило на ракету—носитель, чем на что—либо, предназначенное для человеческой близости.
– Я… постараюсь, – проговорила она, и в её голосе звучала та самая интонация, с которой школьники объявляют на линейке, что готовы к олимпиаде по географии, хотя учились по чертёжной бумаге и слышали слово «тропосфера» только по телевизору.
Валя села на край кровати, прибор положила рядом, посмотрела на него, потом на Сергея Валентиновича, который уже устроился в кресле с видом ценителя и в предвкушении начал подрагивать коленом.
Кляпа хмыкнула:
– Ну что, поехали. Главная интрига вечера: сломается он первым – или ты. Делай ставки.
И Валя, с видом героини, обречённой на странную смерть на фоне неработающего мини—бара, потянулась к кнопке включения.
Валя поднялась с кровати медленно, с тем изящным фатализмом, с каким актриса старой школы выходит на сцену, зная, что пьеса провальна, но публика всё равно ждёт поклона. Костюм трактористки – серый, мешковатый, с запахом стирки и неловкости – сползал с неё неохотно, как рабочий халат после двух смен подряд.
Она расстёгивала молнии и
