Северный ветер - Александрия Уорвик

– В самом деле?

– Ты не обязан! – Хватаю Борея за руку и жду, пока он не устремит на меня взгляд сверху вниз. – Это мое наказание. Позволь мне его и принять.

– А мой долг – тебя защищать, так что позволь мне оградить тебя от этого.

Я открываю рот, но из сжавшегося горла не вырывается ни звука. Спустя мгновение все же вымучиваю:

– Даже если я виновата?

Борей легонько проводит по моему подбородку большим пальцем:

– Даже тогда.

Он спускается по ступенькам так стремительно, что я даже не успеваю заметить. Стук сапог полосует тишину на тонкие ленты томительного напряжения. Король встречается со Сном посреди зала. Я же остаюсь на возвышении, охваченная тревогой – и виной, зверем, что следует за мной по пятам, что всегда ухитряется меня отыскать.

Если бы я не пошла с Зефиром в пещеру Сна, король не оказался бы в этой передряге. Но прошлого мне не изменить. Я должна верить: Борей знает, что делает, на какую жертву идет. Жертву ради меня. Никто еще никогда не заходил так далеко, чтобы меня защитить.

Два размытых силуэта – руки? – поднимаются и ложатся королю на виски. Надвигаясь, темнота скрывает обоих из виду.

Проходит не больше пары мгновений, и Сон отступает. Пелена рассеивается.

– А теперь убирайся, – чеканит Борей.

С уходом бога призраки просыпаются, садятся, в замешательстве оглядывают зал. Борей возвращается на трон, в нижней челюсти пульсирует жилка. Я тревожно присаживаюсь на краешек второго.

– Теперь Прядущий подчинит твои сны?

Борей отвечает не сразу, и я не могу его винить – после всех неприятностей, которые я причинила. Он мог дать мне расплатиться собственной грезой, но принял удар на себя. Защитил меня от нависшей угрозы. Он не должен узнать, что украденные маки пошли на настой, который поможет его убить.

Я ужасный человек.

– Прядущему, – наконец бормочет король, – недоступны сны божеств. И потому его сила не влияет на нас в той же степени, что на смертных. Мой сон – лакомая добыча для него, но нет, проникнуть в мои грезы или мысли он не сумеет. Лишь получит единственный сон, чью силу может извлечь и куда-нибудь пустить. Мне все равно.

Не думаю, что так уж верю насчет «все равно».

– Прости, – шепчу я. – Хочешь, я уйду?

– Разве я говорил, что хочу этого?

Призраки выстраиваются в некое подобие вереницы. День еще не кончился, королю еще предстоит судить души.

– Нет, но многие часто говорят противоположное тому, что чувствуют.

Борей бросает на меня долгий испытующий взгляд:

– Не я.

Мне вдруг становится тесно в собственной коже, к щекам приливает тепло. Кажется, я и так это знаю. И вообще это не мое дело, но я спрашиваю:

– С каким сном ты расстался?

Борей откидывается на спинку трона, уголки губ приподнимаются в легкой улыбке. И говорит лишь:

– Передай торт.

Глава 29

По сложившейся привычке я просыпаюсь до восхода солнца. Небо за окном фиолетово-синее, как кровоподтек, полуночные краски постепенно вымываются серым. Сегодня зимний пейзаж не вызывает у меня безропотное принятие. Мир холоден, но он также прекрасен, чудесен, чист.

Ко мне приходит идея.

Вскочив с кровати, я опорожняю мочевой пузырь, взбиваю пену лавандового мыла, умываюсь, чищу зубы, натягиваю штаны и тунику, которые Орла приготовила с вечера. Когда я наконец одета и готова встретить новый день, солнце уже поднялось и окрасило верхушки деревьев сияющим золотом.

Прошедшая неделя была странной, полной неловкости: мы с Бореем продолжали преодолевать сложности на тернистом пути развития наших взаимоотношений. Трапезы стали приятным времяпровождением, и я, как никто, удивлена, что король оказывается отличным собеседником, когда накатывает настроение. Мы обсуждали все, начиная с детства и заканчивая мечтами, чем-то обыденным, вроде любимого чая или времени суток – я предпочитаю утро, а Борей обожает ночь. Однажды мне почти удалось его рассмешить.

Собираюсь выйти из комнаты, как вдруг мое внимание привлекает что-то на столе. Хмурясь, беру в руки запечатанный конверт, на нем изящным почерком выведено мое имя. Ломаю восковую печать, разворачиваю пергамент и читаю.

«Рен, настой готов. Пожалуйста, назначь день и время встречи и оставь ответ в дыре во внешней стене».

Снотворный настой. Я не стала бы усложнять себе жизнь и красть цветы из Сада забытья, если бы не хотела опоить короля, но с тех пор прошло много недель, моя уверенность в этом пути пошатнулась. Галоп сердца в груди подсказывает, что лучше вернуться к письму позже, когда хоть немного приведу мысли в порядок.

– Орла! – зову я, натягивая теплый плащ, и прячу записку во внутренний карман.

Служанка врывается в комнату.

– Да, госпожа?

– Мне сегодня понадобится много рук. Хочу вычистить южный бальный зал сверху донизу. А еще мне нужно переговорить с Сайласом.

Орла приоткрывает рот, затем в замешательстве его захлопывает.

– Могу я спросить зачем?

Сверкаю улыбкой, направляясь к двери.

– Я устраиваю праздник!

Мои шаги отдаются эхом в огромном бальном зале – длинном и прямоугольном, погруженном в темноту и заброшенном. В воздухе столько пыли, что я чувствую, как ее частички забивают мне горло. В северной и южной стенах расположены огромные каменные камины. Всю западную закрывают шторы. Оживить это место будет непросто. Но я с нетерпением жду испытания.

Сначала, правда, нужно избавиться от штор.

– Орла.

Она появляется рядом с еще парочкой служанок и парнем, который волочит за собой лестницу.

– Мне нужны инструменты – молоток, гвозди. И не могли бы вы, пожалуйста, разжечь камины?

Давно пора ими воспользоваться.

Слуги убегают выполнять приказы. Через несколько минут в каминах уже пылает огонь, пожирая груды сухих дров. Парень прислоняет лестницу к окну. Я взбираюсь наверх, снимаю карниз и наклоняю его так, чтобы ткань соскользнула. Ее стук о половицы доставляет мне странное удовольствие, а вот облако пыли вызывает приступ кашля.

– Госпожа! – суетится внизу Орла, ее взгляд бегает от штор к теперь свободному окну. Хлынувший в зал солнечный свет настолько ярок, что у меня слезятся глаза. – Вы уверены, что господин не против?

– Однозначно.

Спускаюсь по лестнице и спрыгиваю, когда остается несколько перекладин. Схватив край портьеры, я тяну ее прямиком к камину. Языки огня, потрескивая, лижут его каменное нутро. Я с улыбкой роняю огромный ком ткани в пламенеющий зев и наблюдаю, как он горит.

– Госпожа! – вскрикивает Орла и тут же издает полный страдания стон. У меня за спиной раздаются торопливые шаги. – Вам… вам нельзя жечь шторы!

Поздно.

– Они меня оскорбляли. И должны исчезнуть.

Еще прерывистый всхлип. Я нежно люблю Орлу, даже ее тревожность. Особенно ее тревожность. Ободрив бедняжку еще парой слов, я отправляю ее помогать на кухне.

Уходит два часа, чтобы снять – и уничтожить – все шторы. Еще час, чтобы счистить паутину с потолочных балок. И еще один, чтобы убрать трехсотлетнюю пыль, покрывающую пол. Немного мыла, много мытья, чуточка воска – и половицы начинают блестеть.

Все утро я проверяю, как