Воля владыки. У твоих ног - Рия Радовская

— Что мне делать, если кого-то узнаю?

— Дотронься до меня. А потом не пытайся сбежать или обороняться, когда я буду делать то, что буду. Ты — моя анха. Надеюсь, не нужно объяснять, что это значит в глазах окружающих?

Пришлая посмотрела прямо, не отводя взгляда, и сказала тихо:

— Лучше объясните. Я не знаю ваших порядков, но мне кажется, они могут отличаться от наших.

— Они отличаются, — кивнул Асир. Нет, он не злился, почему-то объяснять всем известные вещи было даже забавно. — Анхи и работа здесь понятия несовместимые. Никто и никогда не доверил бы анхе право раскрывать преступления и тем более ловить преступников. Никто и никогда не разрешил бы тебе разгуливать по городу без присмотра, если ты не бродяга и не проститутка. Место таких — в трущобах. Мои анхи — это элита, на которую капают слюной все, от полотеров до знати. У них много привилегий, недоступных остальным. Иногда они могут даже казнить и миловать, — он усмехнулся, вспомнив последнюю показательную кампанию Лалии, закончившуюся тремя обезглавленными трупами на Белой площади. — Моя анха может вмешаться в разговор и даже увести меня из казарм. Разумеется, если я сочту повод достойным внимания. Твой повод — сочту.

— Просто дотронуться, или что-то большее? Как и до какой степени я могу вмешаться? И еще, если на вашу анху капают слюной стражники, а ей это не нравится, как она может показать недовольство? — пришлая хмурилась и кусала губы, особенно когда Асир объяснял насчет работы, но вопросы задавала по делу.

— Просто дотронься. Возьми за руку, сожми локоть, привлеки мое внимание, я найду способ выяснить, чего ты хочешь. Смотреть и проявлять интерес может каждый, многим анхам это нравится. Я считаю такое нормальным. Но если кто-то, хоть одна похотливая тварь посмеет прикоснуться к тебе, сказать что-то недостойное или попытается сделать нечто большее, ты обязана сообщить об этом мне. Можешь пожелать чего угодно, от избиения плетьми до казни. К моим анхам без особого дозволения разрешено прикасаться лишь четверым, кроме лекарей и обслуги. С двумя ты уже знакома. Первый советник, Сардар дех Азгуль аль Шитанар, и второй советник — Ладуш дех Лазиза Санар аль Забир. Со всем, что касается сераля, дворцовых проблем и личных трудностей, ты можешь обращаться к Ладушу. Дар редко бывает на вашей территории. Третьего сейчас увидишь — это Ваган, мой начальник стражи. Есть еще один человек, у которого достаточно прав, думаю, рано или поздно тебе придется иметь с ним дело. Но пока его нет в столице.

Пришлая кивнула, все еще кусая губы, и Асир добавил:

— Но вступать с моими анхами в плотскую связь, если я того не разрешал, не может никто.

— Хорошо, — от нее волной пошло облегчение, в запахе стало меньше страха и тревоги. — Можно еще вопрос?

— Задавай.

— Чего я не должна делать, как ваша анха? Какие действия и поступки неприемлемы?

Асир рассмеялся. Выражение лица Дара до сих пор стояло перед глазами.

— Ты уже сделала то, чего не должна. Шипеть, брыкаться, отталкивать меня и разбрасывать обувь. Бывают, конечно, исключения, но я не люблю прилюдных истерик. Ты не можешь бродить по дворцу без охраны, не имеешь права приходить ко мне без приглашения. Это привилегия митхуны — любимой наложницы, и то в исключительных случаях. Ты не можешь отказаться прийти, если я позову тебя. Тесные телесные контакты с другими анхами и клибами непозволительны. Нельзя встречаться с горожанами, посещать ярмарки или гулять по Им-Року без моего ведома и без соответствующего сопровождения. Прилюдно оскорблять меня или моих советников и отказываться от осмотров Ладуша и лекарей. Ты можешь сама планировать свой день, но Ладуш должен знать, где ты находишься.

Пришлая помолчала, прикрыв глаза, словно повторяя про себя нехитрые правила.

— А в таких поездках, как сейчас? Заговаривать первой, заговаривать с другими людьми, задавать вопросы без дозволения? Еще что-то?

— Можешь говорить со мной, но, если это что-то важное, лучше не у всех на виду. Заговаривать первой — с кем угодно. Задавать вопросы — кому угодно, причем любые, даже самые нелепые. О цвете ночных подштанников супруги почтенного кродаха или о времени течки знатной анхи. Не стоит перебивать меня ни при каких обстоятельствах, — Асир посмотрел в сосредоточенное лицо и добавил, так, на всякий случай: — Не стоит допрашивать подозреваемых в казармах, ты недавно при дворе, поэтому твои странности могут броситься в глаза. Через некоторое время об этом можно будет уже не думать: к тебе привыкнут. Ты можешь попросить воды или вина у стражника, можешь потребовать принести кресло, можешь даже сказать, что тебе скучно, и вернуться в паланкин.

— Поняла, — кивнула анха. — И еще… знаю, это теперь не мое дело, но… вы будете осматривать место, откуда я пришла?

— Не сегодня. — Асир видел за этим вопросом гораздо больше, чем простое любопытство. Ничего удивительного — она наверняка надеялась вернуться домой. Хотя нет, уже не надеялась. Не могла не понимать, что ей не позволят. Верил ли Асир в ее историю? Верил, он хорошо разбирался в людях, а нюх позволял учуять ложь любой анхи. Но, вернувшись, та могла рассказать обо всем своему народу, а этого допустить было нельзя. Если, конечно, обратный путь вообще существовал. Впрочем, выяснить это в любом случае требовалось. — Проверить, можно ли вернуться, я тебе, конечно, не дам. Но место покажешь.

И снова анха на несколько мгновений прикрыла глаза, но теперь — пряча всплеск эмоций. Она все же старалась держать себя в руках. В паланкине повисла вязкая, удушающая тишина, разбавленная окриками стражи и ржанием коней снаружи, гомоном любопытствующей толпы, цокотом копыт по брусчатке. Асир подумал вдруг, что вопросы этой анхи раздражают меньше, чем пустая болтовня прочих, а вот молчание неожиданно раздосадовало. Может, из-за того, что в полумраке паланкина и в этом отвратительном синем — с закрытыми глазами она и правда похожа на мертвую?

— Мы узнаем раньше, — сказала она вдруг. — Если там будет хоть один человек из моего мира. Вряд ли они не пытались вернуться.

— Может, не хотели, — предположил Асир. — Судя по тому, что ты рассказала, сюда могло провалиться такое отребье, которому либо все равно, где жить, либо опасно возвращаться. За исключением сына главы города.

Паланкин легко тряхнуло, Асир отодвинул штору, увидел внутренний двор казарм и опущенные головы