Воля владыки. В твоих руках - Рия Радовская
— Добрый вечер. Я никого не похищаю, просто сижу. Болтаем. Ей разговоры не запрещали, честное слово.
— Это не полагается. В карцере нельзя…
Другие шаги, легкие, быстрые, почти бесшумные, Лин уловила в самый последний момент, а стражник, кажется, и вовсе не расслышал. Потому что уставился на подошедшего Ладуша так, будто тот соткался прямо из воздуха.
— Оставь ее, — сказал Ладуш и посмотрел на Лин. — Возвращайся в сераль. Нечего тебе здесь делать.
То ли что-то в выражении его лица, то ли в голосе заставило напрячься, от нехорошего предчувствия похолодело в животе. Стражник уже громыхал оружием прочь по коридору.
— Что случилось? — спросила Лин, поднимаясь. Ладуш молчал, и она переспросила, скрывая за резким тоном острую, почти животную панику: — Что? Ну, все равно скоро все узнают. Что решил владыка? Он ведь не мог… — Лин осеклась: на самом деле мог что угодно, все здесь помнили два слова, заменяющие закон: «воля владыки».
— Казармы. Но она останется здесь до утра, а потом…
— Нет, — прошептала Лин. Кажется, Ладуш хотел что-то объяснить, может быть, пообещать, что замолвит за Хессу перед Ваганом или договорится с каким-нибудь кродахом из стражи… или небо упадет на землю и всем станет не до Хессы? Лин не слышала.
В мире, где анхи не могли избежать течки, они неизбежно оказывались в полной власти кродахов. Лин на месте Хессы предпочла бы быструю казнь. Даже пусть не слишком быструю, все равно лучше, чем стать подстилкой для кучи потных, агрессивных, озверевших от воздержания стражников. Но ни у Хессы, ни у нее, у любой анхи здесь не было права выбирать судьбу, как нет этого права у самой роскошной атласной подушки: украсят ли ею комнату, положат под голову, усядутся задницей или бросят под ноги. И если для Асира это нормально…
— И он еще говорит, что наш мир безумен? После того, как сам… вот так?
Почему-то вдруг вспомнилось, как владыка утешал Нариму. Утешал, успокаивал ревнивую лживую суку, зная, что именно она виновата, потому что считал ее слишком слабой. Тогда он сказал, что до казарм нужно совершить не одну ошибку.
Лин сжала кулаки и вскинула голову.
— Пусть он повторит это, глядя мне в глаза. Пусть объяснит, за что. Я не понимаю, как он мог быть настолько несправедлив.
— Лин, — Ладуш что-то кричал вслед, но Лин не слышала. Она и сама знала все, что тот скажет. Что нельзя врываться к повелителю без приглашения, да еще в такое время, да еще когда он в дурном настроении, да еще… еще какую-нибудь ерунду. Похрен и нахрен. Потому что из-за этого решения Лин теряла сразу двух дорогих людей. Единственную подругу. И кродаха, которому поверила и в которого успела влюбиться, как последняя дура.
Она еще сообразила, что никто не выпустит ее из сераля, не говоря уж о том, чтобы впустить в покои владыки. Но был другой путь, мимо стражи. Сад, заросли жасмина, запертая калитка — на калитку Лин было плевать с башни. Или со стены. Тем более что на эту стену она влезла бы даже без достаточно надежных для ее веса стволов жасмина, с закрытыми глазами и с разгона. И даже в тех дурацких тапках, которые все-таки сбросила еще у камеры, потому что бегать в них — только улитку и обгонишь.
— Лин, остановись, — Ладуш все-таки умудрился ее догнать. Лин махнула рукой, изображая что-то вроде «слышу, отстань, вали в бездну» и спрыгнула со стены в садик.
Замерла, ожидая оклика стражи, но, похоже, с этой стороны покои владыки не охранялись вовсе. Приди сюда Лин по другому поводу, не такому ужасному, непременно высказала бы все, что думает о дворцовой охране в целом и господине Вагане в частности. Но сейчас халатность стражи была на руку. Лин обвела взглядом ряд открытых настежь окон и двинулась к тому, в котором теплился свет.
Сначала в голову ударил запах, отшибая остатки соображения — густой, сильный, но не яркий, а… мрачный? Подавляющий, тяжелый, сбивающий с ног, как горная река, и настолько же опасный. Владыка, кажется, был в ярости. Каким-то отдельным, на удивление спокойным участком сознания Лин отметила, что эта вариация запаха владыки ее не так уж и пугает. И даже каким-то образом возбуждает. Пинком загнав озабоченную запахами анху подальше, куда-нибудь в компанию к внутреннему зверю, вилявшему сейчас хвостом от близости вожака, Лин медленно выдохнула и пошла к окну. «Пошла, а не побежала. И заговорила, а не заорала. Владыка не любит истерик, ты ведь хочешь, чтобы он тебе ответил, а не послал в бездну нахрен?»
Потом стали слышны медленные, тяжелые шаги. Приглушенная ругань. Несколько мгновений тишины — и звон, как будто что-то разбилось. На звон среагировала не анха, а агент охранки — забыв обо всем, что себе внушала, Лин промчалась к окну, взлетела по еще одной смешной стене, перескочила через подоконник, окинула комнату взглядом и замерла, осознавая увиденное.
Владыка был пьян. Настолько пьян, что бил о стену кувшины из-под вина. Отличное состояние для правосудия, нечего сказать.
Он резко обернулся, уперся в Лин тяжелым и на удивление осмысленным взглядом. Похоже, степень опьянения была меньше, чем показалось вначале. Или же он отлично сопротивлялся алкоголю.
Что ж.
— Объясните мне, — Лин старалась, честно старалась говорить спокойно. Несмотря на кипевшую все сильнее злость, на боль и обиду, несмотря на опасный, но все равно невыносимо будоражащий запах. — Пожалуйста. Объясните, как можно приговорить человека фактически к смерти, даже не разобравшись. Не выяснив, в чем дело. Вы же сами сказали, что не вышвыриваете анх в казармы после единственной ошибки. Так почему, за что?
— За что? — Асир медленно двинулся к Лин, сжимая в кулаке горлышко очередного кувшина так, будто кого-то душил или очень хотел придушить. — За то, что не понимает и уже не поймет. Не думает о последствиях, когда открывает рот. За то, что даже когда не течет, делает то, что не позволено никому. За оскорбления человека, даже мизинца которого не стоит, за то, что устроила безобразную драку в моем серале. Она пыталась себя убить — и провела течку так, как некоторым даже к старости не снилось. Неблагодарная безмозглая свинья.
— Вы не знаете, о чем она думала. Вы и не попытались узнать. Конечно, это нежных фиалок вроде Наримы можно расспрашивать и успокаивать, и давать им вторые, третьи и двадцать третьи шансы. А трущобная по умолчанию не способна на благодарность, так? Да что б вы
