Воля владыки. В твоих руках - Рия Радовская
— История Данифа и Лейлы? — помолчав, негромко спросил Ладуш. — Не единственная грустная история тех времен. Но у Джанаха к ней слабость. Только при Асире о них не вспоминай, взбесится. Его первая серьезная ссора с Джанахом. До сих пор помню эти вопли и разломанные столы.
Ладуш позвенел чем-то еще, сел напротив Лин и протянул ей доверху наполненную маленькую рюмку.
— Напиться в одиночестве — не вариант. Напиться вообще — тоже не вариант. Но выпить можно. До приезда посольства из Баринтара еще полдня, так что я, пожалуй, составлю тебе компанию. Это харитийский бальзам. Крепкий и при этом полезный.
— Спасибо. — Лин кивнула, выпила. В голове мягко качнулось что-то, как будто в море зашла, в волны. — А почему ссора и вопли?
— Потому что Асир в детстве не отличался особенной чувствительностью и до сих пор терпеть не может пафос. А у Джанаха свои представления о хорошем и плохом. Асир орал, что если Даниф так не хотел, чтобы его жену трахал кто-то еще, то не надо было делиться. Он же владыка, а владыка имеет право. Еще про то, что Лейла либо идиотка, либо ей просто было плевать, с кем спать. Много чего орал, отказывался признавать героизм и все в этом духе. Заявил, что Джанах старый козел, который должен учить будущего владыку нужным вещам, а не разводить какие-то сопли в меду. Швырнул в мастера стол. Потом расколотил другой. Сейчас забавно звучит. Тогда же я чуть не умер от страха. Забрался под оставшийся и молился предкам, чтобы Асир его не заметил. — Ладуш рассмеялся. — Если бы я знал, что с тех пор столы будут летать по комнатам регулярно и в конце концов мастер начнет заниматься с нами в саду, где нечего ломать, наверняка сбежал бы оттуда сразу и навсегда. Сколько нам было тогда? Одиннадцать, наверное. Да, одиннадцать. Асир крушил все, что попадалось на пути, и от счастья, и от злости, и считал себя, разумеется, центром мира.
— А сейчас… он бы стал делиться? Если бы… вот так?
— Это сложный вопрос, Лин. — Ладуш отставил свою рюмку. — Раньше, в древности, иметь одну анху считалось нормальным. Так же, как и иметь десяток, впрочем. Но нас воспитывали иначе. Асир любит ходить по краю. Во всем. Но он человек долга. И даже мне сложно сказать, что сделал бы он, окажись на месте Данифа. Никогда не отказался бы от своего титула, потому что верит, что достоин его, это да. Но думаю, скорее отправил бы Лейлу к почившим предкам, чем обрек ее на такую жизнь. Если бы та сама этого захотела.
— Не захотела бы, — уверенно возразила Лин. — Потому что это было бы предательством. Особенно если она воевала тоже. Ответственность. За других, за будущее. Основа личности любой анхи. Не знаю, почему в ваших нет, странно, на самом деле. — Ладуш молча налил еще, и Лин сказала: — Наш мир выжил на ответственности анх. Ваш, в каком-то смысле, тоже. Я так думаю.
— И ты, и я, и Асир, и многие другие. Не знаю, что произошло с вашими анхами, но наших мы превратили эм-м… ты видишь, во что. Даже тех, кто не склонен к узкому мышлению и не зациклен на собственных удовольствиях, ломают и переламывают на протяжении многих лет. Кродахи не злы, ну, во всяком случае, не все, но они привыкли к покорности анх, она их устраивает. К сладкой жизни, к самым разным видам наслаждения. И наши анхи считают это нормальным. Им тоже перепадает сладостей, их не обременяют заботы, а ублажить кродаха — радость, а не наказание. Знаешь, Лин, тебе очень повезло, что дыра, в которую ты провалилась, оказалась в Имхаре, а не где-нибудь в Сафрахине. Выжить там тебе было бы гораздо сложнее.
— Да, — согласилась Лин. — Когда я только сюда попала… в первый день, сразу, еще до того, как Асир отправил меня в сераль. Это было почти первое, что я о нем подумала: что он такой, каким должен быть правитель. Что он умеет принимать решения. Я тогда сравнивала его с нашими кродахами. И это было… уважение с первого взгляда, наверное, так. Именно из-за этого первого впечатления я потом его слушала, как собственного начальника, в режиме «сказали — исполняй». Даже когда он меня взбесил своими сравнениями, обозвал трусихой и хрен знает кем еще… все равно. Даже когда приказывал то, чего я не хотела вообще. Как будто он имел право. Потому что он правильный кродах и правильный владыка, а не как наши хмыри. Мы, наверное, испортили своих кродахов так же, как вы анх. Потому что у вас было меньше десятка анх на клан, а у нас — два-три кродаха на сотню-две анх. Единственное лекарство от безумия. У нас тоже были… свои печальные истории.
— Мне всегда казалась странной эта теория о нарушенном равновесии, — задумчиво сказал Ладуш. — И теперь она кажется мне еще более странной. Потому что то, что произошло после Краха, и здесь, и в твоем мире, не имеет ничего общего с равновесием. Единственное, что мы приобрели — отсутствие войн. Но, по-моему, потеряли гораздо больше.
Лин кивнула:
— Мы отразились, один мир в другом, как в кривом зеркале. И там, и там искажено что-то важное. Правильное. А что с этим можно сделать? — она махнула рукой и выпила еще. Шум прибоя в голове стал громче, и волны сильнее. Лин спрятала лицо в ладонях, призналась глухо: — Я скучаю по морю. Как и Сальма. Но я не могу вернуться, а она? Ее подарили. Не понимаю, вот убейте не понимаю, как так можно.
Ладуш что-то ответил, но Лин не услышала. Она положила голову на руки и уплыла, и ей снилось море возле Утеса. Кричали чайки, скользили по волнам рыбачьи лодки, гудел вдали рейсовый теплоход на материк, мальчишки собирали устриц на отмели. Потом приснилось, как они ели устриц с Асиром и говорили о пище бедняков, и Лин проснулась.
Она лежала на диване в комнате Ладуша, укрытая легким покрывалом. Одежда аккуратно развешана на кресле рядом, на столе — кувшин с водой и записка.
