Кофейные чары Герцогини - Кэлли Рин

— Герцогиня, — его голос дрожал, но не от страха. — Мы пришли… благодарить. И просить.

— Встаньте, прошу вас, — Элинор поспешила поднять его. — Чем я могу помочь?

— Это мы хотим помочь вам, — сказал другой человек, женщина-гончар. — Мы видим, как вы из последних сил держитесь. Все мы. Город — это не только стены. Это мы. Дозвольте нам разделить ваше бремя.

И они изложили свой план. Женщины, старики, подростки — все, кто не мог сражаться, — организуются в группы. Они будут готовить еду прямо на улицах, на разведённых кострах, чтобы воины не отходили от стен. Они будут носить воду, собирать стрелы, ухаживать за легкоранеными, освобождая немногочисленных целителей для самых тяжёлых случаев. Они будут тушить пожары, разбирать завалы, хоронить мёртвых.

— Вы — Сердце Лорайна, миледи, — сказал кузнец. — Но даже сердцу нужны крепкие руки и ноги, чтобы делать своё дело. Позвольте нам стать телом. Позвольте нам быть вашим Лорайном.

Элинор смотрела на их усталые, но полные решимости лица, и слёзы покатились по её щекам. Это были не слёзы слабости. Это были слёзы очищения, слёзы гордости. В этот момент она поняла, что значит быть правительницей не по титулу, а по зову крови и души. Она не просто защищала абстрактный «город». Она защищала этих людей. И они отвечали ей тем же — не покорностью, а верностью. Союзом.

— Да, — прошептала она, а затем сказала громче, и её голос зазвучал с новой силой. — Да. Сделаем это. Вместе.

И город ожил. Не как крепость, а как гигантский, слаженный муравейник. Зазвучали не только боевые кличи, но и голоса женщин, раздающих похлёбку; скрип тележек с водой; плач по усопшим, сменившийся тихой, упорядоченной работой. Бремя правления, давившее на Каэлана и Элинор, стало чуть легче. Его разделили на тысячи плеч.

Каэлан, наблюдая за этим преображением с крепостной стены, впервые за долгие дни почувствовал не просто облегчение, а нечто большее — уверенность. Они сражались не за клочок земли. Они сражались за идею. За право быть семьёй, общиной, народом. И такая идея была сильнее любой армии.

Он спустился вниз, нашёл Элинор, которая уже отдавала распоряжения группам добровольцев. Он не сказал ничего. Просто взял её руку и крепко сжал. Их взгляды встретились, и в них было полное понимание. Они прошли через ад, но вышли из него не просто выжившими, а настоящими Правителями. Мечом и Сердцем единого народа.

А тем временем на горизонте, наконец, показались долгожданные паруса. Но не чёрные паруса Таргариенов. И не алые — Валерии. Это были тяжёлые, грубые корабли под тёмно-зелёными стягами с изображением медведя. Флот горных кланов, наконец-то откликнувшийся на зов. Помодь прибыла. И война вступила в свою решающую фазу.

Глава 45

Три дня, последовавшие за сокрушительным разгромом валерийской армии, Солиндейл провёл в состоянии, балансирующем на грани между триумфом и полным истощением. Воздух был густым от запаха гари, крови и лечебных трав, смешавшихся в странный, горький аромат победы. Город, ещё не оправившийся от ран, хоронил своих павших с почестями, под тихий, скорбный перезвон колоколов, и лечил живых, превращая каждый уцелевший дом в импровизированный лазарет. Лагерь побеждённых валерийцев, раскинувшийся на выжженных полях, теперь окружали частоколы и патрули — он превратился в гигантский, мрачный лагерь для военнопленных, где царили страх и неизвестность.

В тронном зале цитадели, который ещё недавно служил перевязочным пунктом и где на мраморном полу всё ещё виднелись тёмные, неумытые пятна, собрались архитекторы нового мира. Каэлан и Элинор восседали на своих местах — не как надменные победители, а как усталые, но непоколебимые судьи. Их плечи были отягощены не только грузом короны, но и ответственностью за каждую пролитую каплю крови — как вражескую, так и свою. Рядом с ними, заняв почётные места, расположились союзники: Люсьен Таргариен, его изящный камзол покрытый дорожной пылью и пятнами морской соли, но глаза горели холодным торжеством акулы, почуявшей кровь; и напротив, занимая чуть ли не ползала своей могучей фигурой — вождь горных кланов Борги, седой как гора, испещрённый шрамами старик с орлиным взглядом, в котором читалась не только дикая ярость, но и врождённая, хитрая мудрость. И, под бдительным взором стражей в синих плащах, — главные побеждённые: герцог Арманд Валерийский, некогда грозный правитель, а ныне — сломленный, понурый человек в потрёпанных одеждах, и леди Изабель. Она, в отличие от своего сюзерена, сохраняла ледяное, почти отстранённое спокойствие; её худое, аристократичное лицо было маской, за которой лишь в глубине холодных глаз тлел уголёк неутолённого любопытства, когда её взгляд скользил по Элинор.

Шли не переговоры. Шло оглашение приговора. Определялись условия безоговорочной капитуляции.

Каэлан вёл процесс с мрачной, неумолимой прямотой солдата, знающего цену мира. Его голос, глухой от усталости, но твёрдый как гранит, звучал в мёртвой тишине зала, оглашая пункты будущего договора. Каждое слово было отчеканено на наковальне войны: Валерия публично и официально признаёт своё поражение и агрессию, отказываясь от всех прежних притязаний. Выплачивает контрибуцию, размер которой заставил даже Борги присвистнуть — золото, зерно, лес, металл должны были десятилетиями течь в Лорайн, компенсируя разрушения. Все военные преступники и зачинщики войны выдаются для суда Советом Победителей. Проклятый орден «Разрушителей» распускается, его архивы и инструментарий уничтожаются. И, как главная гарантия, — наследный принц Валерии остаётся в Солиндейле в качестве почётного заложника до полного выполнения всех условий.

Арманд, слушая, будто съёживался, с каждым пунктом его гордыня и спесь таяли, обнажая жалкое, испуганное нутро правителя, проигравшего всё. Он пытался что-то возразить, сослаться на честь, на традиции, но взгляд Каэлана, полный холодного презрения, заставлял его замолкать. Он был вынужден кивать, безропотно соглашаясь на всё, лишь бы сохранить хоть призрачный намёк на власть и жизнь для своего рода.

Отдельный, тщательно выверенный ритуал был посвящён судьбе Изабель. Борги, потягивая вино из рога, мрачно предложил: «Голову на пику у границы. Чтобы вороны клевали и ветер выл в её черепе. Лучшее предупреждение для всех, кто задумает недоброе». Люсьен, pragmatist до мозга костей, возразил: «Смерть — это слишком просто. Её разум — склад опасных знаний. Их следует выведать, а её — запереть в самой глубокой темнице, подальше от солнца и чужих ушей». Каэлан, скрестив руки на груди, парировал: «Знания слишком